Зина пошла к двери, как вдруг та распахнулась перед ней. На пороге возникла высокая, несколько мужеподобная женщина средних лет с решительным и волевым лицом.

— Добрый день! Вы Мария? Я из общества защиты слепых!

— Не я, — Зина отступила на шаг назад, — вот…

— Извините, — женщина обошла Зину, направившись к Маричке, — я из общества защиты слепых! Готовы наши книги?

— Напомните, что у вас было? — взглянула на нее та.

— Всемирная история… Еще собрание классиков XIX века. Все шрифтом Брайля.

— Да, конечно. Но видите ли, в чем дело… Наше руководство приняло решение уменьшить вам количество переданных книг.

— Это невозможно! — Женщина повысила голос. — Что вы себе думаете? Я же из общества защиты слепых!

— Простите, но это не я принимала решение, а мое руководство. Если хотите, вы можете подойти к заведующей библиотекой и поговорить с ней.

— Разумеется, я подойду! А вы просто тупая дура, которая, по-видимому, с первого раза не поняла, что от нее требуется! И все перепутала! — Женщина с яростью продолжала повышать голос.

— Выбирайте выражения! — Маричка тоже повысила тон. — Не на Привозе находитесь! Как вы себя ведете?!

— Да на Привозе законы и порядки лучше, чем у вас! Шкурники! Рожи…

— Покиньте, пожалуйста, мой кабинет!

— Я-то его покину! Но и ты покинешь, очень скоро, пигалица. Запомни мои слова! Ты за это заплатишь!

— Выйдите немедленно! — затряслась Маричка.

Женщина выскочила, яростно хлопнув дверью.

— Ничего ж себе! — Зина развела руками. — И часто такое бывает?

— Довольно часто, — вздохнула Маричка. — У нашей заведующей такой характер. Сначала щедро обещает книги, а потом жалеет и не дает. Людей это бесит. А крайней и виноватой всегда оказываюсь я.

— Ужасно! — с сочувствием сказала Крестовская.

— Да не бери в голову! Я уже привыкла, — махнула рукой Маричка. — Только женщина вот эта… Что-то есть в ней странное. Настолько странное, что я и не пойму. Пугает меня в ней что-то. Я ее второй раз сегодня в жизни видела, а ощущение такое, как в первый. Странновато будет… Не нравятся мне такие люди! Ну, да пусть катится к черту!

Распрощавшись с Маричкой и еще раз пообещав прийти через три дня, Зина поспешила покинуть здание библиотеки.

Город жил своей будничной жизнью. Погода была не по-весеннему теплой, и Крестовская наслаждалась этим ощущением пробуждающегося тепла, вполне способного растопить лед в человеческом сердце. Интересно вот только — а ее растопит?

Так, погруженная в свои мысли, наслаждаясь прогулкой солнечным днем, Зина быстро шла по улице Пастера. Она только перешла на другую сторону от библиотеки — так удобнее было держать курс на Соборную площадь.

На углу Петра Великого и Дворянской вдруг кто-то резко схватил ее за плечо, затормозив на ходу. Обернувшись, Крестовская увидела Дину Мартынову, дом которой был совсем рядом.

— Зина! — Новая подруга едва не бросилась ей на шею. — А я только думала о тебе!

— Я виновата… Обещала зайти и не зашла, — смутилась Зина.

— О чем ты говоришь? Я все понимаю! Ты ж на больничном вроде?

— На больничном, — Крестовская отвела глаза в сторону.

— Вот и замечательно, что я тебя встретила! Ты выглядишь такой задумчивой… С тобой все нормально? Я беспокоюсь.

— Знаешь что? — неожиданно решилась Зина. — Приходи сегодня ко мне в гости! Часов в восемь вечера. Я что-нибудь приготовлю, куплю вина. Посидим. Ты сможешь?

— Я с радостью! — захлопала в ладони Дина. — Как раз свободна сегодня, планов никаких. Думала, чем убить пустой вечер. А тут ты… Какое счастье, что я тебя встретила!

— Вот и здорово! — тоже обрадовалась Зина. — Я так устала за эти дни… Так хочется посидеть спокойно, поговорить…

— Тогда до вечера!

— Конечно, — и, распрощавшись с новой подругой, Крестовская продолжила свой путь, не замечая, что за ней неотступно следует черный автомобиль.

Он опередил Зину на углу Торговой, въехав прямо на тротуар, наперерез, так неожиданно, что она едва успела отпрянуть.

— Что за… — в сердцах выругалась Крестовская и тут же прикусила язык. Вся кровь отхлынула от лица, а сердце страшно завибрировало, с дикой и непонятной силой, с той самой силой, придать которую может только безумное, последнее отчаяние. То отчаяние, которое приходит в момент ясности. То есть в самый последний момент.

Это свершилось, на самом деле, неожиданно, хотя ждала этого Зина достаточно долго. Ведь прекрасно знала, что не оминет ее «чаша сия»… Безумны были молитвы в мире, где от молитв осталось не содержание, а только безудержная агрессия, превращенная в какую-то страшную, изощренную форму… По той причине, что фанатики, живущие молитвами, существовали во все времена. Только у разных фанатиков были свои молитвы. У тех, кто сейчас пришел из самого страшного кошмара, были свои.

Отпрянув назад, с мертвым, белым лицом Зина смотрела, как в реальности оживает, воплощается самый страшный ее кошмар. Ее даже не пугало — ее убивало это повторение прошлого. И в муках страха можно было только молча смотреть, как приговор без права обжалования валится непосильным грузом на ее сведенные плечи.

Дверцы машины хлопнули, с заднего сиденья вылезли двое в штатском, но с той самой печатью на лицах, которая выдавала их принадлежность яснее любой формы. Такая печать горела ярко-выжженным клеймом.

— В машину, быстро, — скомандовал один, и Крестовская поразилась тому, как похожи их лица — лица двух тупых, злобных ничтожеств, облеченных властью.

— Я арестована? — неожиданно твердым голосом спросила она.

— Отставить разговоры! Кому сказано, в машину!

— Вот ты и отставь, идиот! — почти выкрикнула Зина, в приступе отчаяния странно обретя новые силы.

В тот же момент короткий, жесткий удар по ребрам лишил ее дыхания. Она почему-то отчетливо и ярко запомнила этот момент, как кулак ничтожества поднимается вверх, покрытый жесткой, сухой кожей. А потом так же быстро опускается вниз. И время становится растянутым, как тягучая жидкость, льется без остановки, и ничего нельзя сделать. А вслед за этим яркой вспышкой, чем-то похожей на человеческий крик, приходит боль.

Зина согнулась пополам и упала бы на асфальт, если бы второй с силой не подхватил ее и не поставил снова на ноги. Ладонью наотмашь здоровяк ударил Крестовскую во второй раз — по губам. Рот моментально наполнился кровью, щедро засочившейся из разбитых губ.

— В машину, сука, — веско произнес ее палач. Зина выпрямилась. А затем изо всех сил, собрав как можно больше собственной крови, плюнула в его тупую, жестокую, самодовольную рожу… Плюнула, понимая, что подписывает себе смертный приговор.