Я был зол, что снова поклялся, но, по крайней мере, теперь у меня было семьдесят человек, чтобы взять город. Семьдесят человек на борту двух судов, которые прокладывали путь из ручья в сильное течение Темеза.

Я находился на судне Раллы, на том самом корабле, который мы захватили у датчанина Джаррела и чей подвешенный труп давно уже превратился в скелет. Ралла стоял на корме, прислонившись к рулевому веслу.

— Не уверен, что мы должны это делать, господин, — сказал он.

— Почему бы и нет?

Он сплюнул через борт в черную реку.

— Вода слишком быстрая. Она будет мчаться через пролом, как водопад. Даже при спокойной воде, господин, та брешь в мосту — жестокая штука.

— Правь прямо вперед, — ответил я, — и молись любому богу, в которого веришь.

— Если бы мы могли хотя бы видеть пролом, — мрачно проговорил он.

Ралла оглянулся, выискивая взглядом судно Осрика, но его поглотила тьма.

— Я видел, как такое проделывали во время отлива, — сказал Ралла, — но при свете дня и не по разлившейся реке.

— Во время отлива? — переспросил я.

— Вода убегала, как заяц, — хмуро проговорил он.

— Тогда молись, — отрывисто сказал я.

Я прикоснулся к амулету-молоту, потом к рукояти Вздоха Змея, пока судно набирало скорость, идя по вздымающемуся потоку. Берега реки были далеко. Здесь и там мелькали огоньки, говорящие о том, что в доме тлеет очаг, а впереди, под безлунным небом стояло неясное зарево, подернутое черной пеленой. Я знал — там новый сакский Лунден.

Зарево исходило от неярких костров в городе, пелена была дымом этих костров, и где-то там Этельред вел своих людей через долину реки Флеот вверх, к старой римской стене. Зигфрид, Эрик и Хэстен узнают, что он там, потому что кто-нибудь прибежит из нового города, чтобы предупредить жителей старого. Датчане, норвежцы и фризы, даже некоторые саксы, не имеющие хозяина, встряхнутся и поспешат к укреплениям старого города.

А нас несла вниз черная река.

Воины почти не разговаривали. Каждый человек на обоих судах знал, с какой опасностью нам предстоит встретиться. Я пробирался между сидящими на корточках, и отец Пирлиг, должно быть, ощутил мое приближение, а может, в венчающей мой шлем волчьей голове отразился свет, потому что валлиец приветствовал меня раньше, чем я его заметил.

— Сюда, господин, — сказал он.

Он сидел на краешке гребцовой скамьи, и я встал рядом; мои сапоги расплескали воду на днище судна.

— Ты молился? — спросил я.

— Я перестал молиться, — серьезно ответил Пирлиг. — Иногда мне думается, что Бог устал от моего голоса. И здесь молится брат Осферт.

— Я не брат, — обиженно проговорил тот.

— Но твои молитвы могут подействовать лучше, если бог будет думать, что ты — брат, — сказал Пирлиг.

Незаконнорожденный сын Альфреда сидел на корточках рядом с Пирлигом. Финан дал Осферту кольчугу — ее починили после того, как какого-то датчанина в ней выпотрошило копье сакса. Еще у Осферта был шлем, высокие сапоги, кожаные перчатки, круглый щит и два меча — короткий и длинный, так что он, по крайней мере, выглядел воином.

— Мне следовало отослать тебя обратно в Винтанкестер, — сказал я ему.

— Знаю.

— Господин, — напомнил Пирлиг Осферту.

— Господин, — добавил Осферт, хоть и неохотно.

— Я не хочу посылать королю твой труп, — проговорил я, — поэтому держись поближе к отцу Пирлигу.

— Очень близко, мальчик, — сказал Пирлиг. — Притворись, что ты — мой любовник.

— Будь за спиной отца Пирлига, — приказал я Осферту.

— Забудь о том, чтобы быть моим любовником! — торопливо сказал Пирлиг. — Вместо этого притворись, что ты моя собака!

— И читай свои молитвы, — закончил я.

Я не мог дать Осферту никакого другого ценного совета, разве что раздеться, поплыть на берег и вернуться в свой монастырь. Я верил в его воинское умение не больше Финана — значит, не верил вовсе. Осферт был угрюмым, неспособным и неуклюжим. Если бы не его покойный дядя, я с радостью отослал бы его обратно в Винтанкестер, но Леофрик взял меня в отряд юным зеленым мальчиком и превратил в воина меча, поэтому я буду терпеть Осферта — ради Леофрика.

Мы уже поравнялись с новым городом. Я чуял угольные костры кузниц, видел, как их отраженное зарево блестит глубоко в проулках. Посмотрел вперед, туда, где через реку был перекинут мост, но там все было черным-черно.

— Мне нужно видеть брешь! — крикнул Ралла с рулевой площадки.

Я снова пробрался на корму, наугад ступая между скорчившимися людьми.

— Если я ее не увижу, — Ралла услышал мое приближение, — то не смогу попытаться ее проскочить.

— Насколько мы близко?

— Слишком близко. — В его голосе слышалась паника.

Я поднялся на рулевую площадку и встал рядом с ним.

Теперь я видел старый город на холмах, окруженный римской стеной. Я видел его благодаря зареву городских костров — и Ралла был прав. Мы были слишком близко.

— Они увидят нас, если мы высадимся здесь, — сказал я.

Датчане наверняка поставили часовых на тот участок стены, что находился от моста выше по течению.

— Поэтому или ты умрешь здесь с мечом в руке, — жестоко сказал Ралла, — или утонешь.

Я пристально смотрел вперед и ничего не видел.

— Тогда я выбираю меч, — без выражения проговорил я.

Моя отчаянная затея сулила нам только смерть.

Ралла сделал глубокий вдох, собираясь прокричать команду гребцам, но так и не издал ни звука, потому что совершенно внезапно далеко впереди, там, где Темез разливался и впадал в море, показался желтый мазок. Не ярко-желтый, не желтый, как оса, а больной, прокаженный, темно-желтый свет, сквозивший в прореху в облаках.

За морем занималась заря. Смутная, нерешительная заря, но она все же давала свет, и Ралла не закричал и не повернул рулевое весло, чтобы направить наше судно к берегу. Вместо этого он прикоснулся к амулету, висящему у него на шее, и продолжал вести судно вперед.

— Пригнись, господин, — сказал он, — и крепко держись за что-нибудь.

Судно задрожало, как лошадь перед битвой. Теперь мы были беспомощны, пойманные, стиснутые в хватке реки. Вода стекала в Темез отовсюду, подпитанная весенними дождями и идущими на спад паводками, и здесь река встречалась с мостом, который громоздился громадными неровными грудами. Вода кипела, ревела и пенилась между каменными опорами, но посередине моста, там, где был разрыв, она лилась сплошным блестящим потоком, обрушиваясь с высоты человеческого роста вниз, крутя и ворча, прежде чем снова успокоиться.