На столике рядом с постелью, как у больного, стояли разные пузырьки с витаминами и лекарствами, соки и питьевая вода, фрукты и детское питание, всё то, что, по воспоминаниям, когда-то нравилось и считалось вкусным.

Он включил телевизор. Показывали фильм. Даже не посмотрел, какой: в нём светило солнце – свидетельство прекрасной погоды. Переключил. На следующем канале мужчина спешил с цветами на свидание. Телевизор цвикнул – другой канал: сериал, в нём скандалят. Снова переключил: боевик или триллер, актёры с раздутыми мышцами, полные жизни и здоровья. Не то. Программа «Путешествия»: рассказывают о курортах. Неинтересно. Переключил: гонки «Формула-1». Вроде оно, но не смог сосредоточиться, снова переключил. Женский футбол и мужской футбол совпали на двух соседних каналах. Он защёлкал туда-сюда кнопками пульта. Остановился на женском. Пару минут – не выдержал. Вернулся к мужскому футболу, показался скучным – выключил телевизор.

Посмотрел в потолок. Повернулся лицом к окну. Развернул плечи. Через минуту подтянул и туловище. Лёжа на боку, свернулся калачиком. Стиснул зубы и губы. Закрыл глаза. Вздохнул от усталости, непонятной усталости, от которой и мысли, как железные болванки, не провернёшь. Всё, устал. Повернулся к двери. Долго смотрел на петлю.

«Она может туда-сюда. И ничего ей не будет. Как долго? Да, очень долго. Хорошая мысль. Только устал. Вздремну. Надо развить. Отличная идея. Обязательно развить. Развить. Разви…»

Он уснул.

После внезапного провала очнулся посвежевшим и отдохнувшим. Приснился благодатный сон, после которого на мгновенье реальность предстала веселящей после дождя в засушливую, несносную жаркую пору радугой.

Сон, по собственному мнению Семёна, основанному на внутреннем убеждении, указывал организму путь выздоровления и улучшения и в действительной жизни. С некоторых пор сны служили основным фактором, против которого не действовали никакие аргументы. Маленькая Машутка где-то прочла об этом, посоветовалась с всезнающей бабкой Антониной, долго объясняла ему по телефону, почему нельзя списывать со счетов эти знания, говорила, что надо прислушиваться к себе, и решающим в споре в с окружающими голосом утвердила всю благодать и чудодействие этой подсознательной картинки. С научной точки зрения Семён объяснял это так: если человеку дана интуиция, значит, и сон можно отнести к этой области. Это задача, которую необходимо правильно решить. Как и всё в этой жизни.

Он явственно видел, никаких сомнений не было, что спит крепким, здоровым праведным сном. Только не сразу понял, почему ложился в кровать с маленькой Машуткой, а сейчас в постели жена. Лёгкое недовольство царапнуло.

«Надо так жить, ах ты! Неугомонный ритм. Просыпаюсь и даже не сразу осознаю, с кем я. Хорошо, у них имена одинаковые. Впросак не попадёшь».

Впрочем, обычная злоба не разрослась в это утро. Догадался, почему.

«Он здоров! Сам по себе факт, возвышающий над всем. Да, полон сил. В таком случае и жена сойдёт. Нет! Пускай спит. Решит ещё, что всё наладилось, стало как прежде. Нет, она не должна так думать, ей точно нельзя ни малейшего повода давать так считать. Ложные надежды ни к чему. А вот силы мужчины… Силы поберегу. Маленькая обрадуется и… пойдёт всё как прежде. Без устали. Гонимые желанием. Разве что для перекура. Воды попить. Яйцо съесть, стакан сметаны. Разжечь желание. Это традиция. Заведено нами. Ритуал. Без него нельзя. Счастье какое!»

Посмотрел на спящую жену.

«Ладно, спи. Не тревожься. А всё-таки жаль, что не бужу. Ей давно мужика надо, а мне недосуг».

Он сел на кровати. Набрал воздуха в лёгкие, выпустил. Повторил, но набирал долго, заполняя не только лёгкие, а, как ему казалось, и живот, и пространство в руках, ногах, все трубочки, жилки и венки, извилинки и прожилки в голове. Всё наполнилось чудным воздухом. Никогда не думал, что может быть так хорошо от одной мысли, что дышишь. Воздух – это жизнь. Надо сказать об этом кому-нибудь. Возможно, чтобы так думать, необходимо прожить некие моменты и прочувствовать стихию событий на себе. Да, иначе не понять.

Встал около постели. Потянулся, вытянул руки, сделал ими несколько круговых движений, дыша полной грудью.

«Чего же я хочу? А-а-а. Как давно я не отжимался! Впрочем, отжимания это не моё. Но коли так – отожмусь. Мужчина в хорошей форме в сорок с лишним лет должен от пола раз тридцать пять отжаться. А я сколько? Сорок пять. Вот она, отличная форма».

Встал. Отдышки ни грамма.

«Что-то не так со мной. Точно. Что же? Оглядел себя. Ба! Как же я не обратил внимания? Я снова с ногой. Вот болван».

Он полюбовался на ногу.

«Красавица. Значит, то всё был сон. Болезнь, операция, перипетия, боль, страхи. А сейчас – реальность, правда».

Он засмеялся.

«Как же! Как же! Самая настоящая правда. Действительность. Как я мог, как мог о жизни так?!»

Он слегка испугался.

«Не отомстила бы она – жизнь. А она хорошая. Я же думал об этом, думал. Я так считал. Надо было и вслух им всем сказать. Почему я не сказал? Почему?»

Он начал корить себя за то, что не сказал.

«Утёр бы я им носы. Всем. Не они, а я бы позлорадствовал. Нет, я не такой. Хорошо, не буду. Я выше. Выше этого. Стоп. А никто не видел, не слышал, не заподозрил меня в том, что я мог так думать? Но сейчас я с ногой. Мне безразлично, что обо мне подумают. Чихал я на всех».

Солнце светило по-особенному, празднично и весело, действуя на нервы и вызывая раздражение, от чего вырвался смех и появился кашель. Он отворачивался, уклонялся. У него не выходило. Лучики шекотали безостановочно. Было радостно и смешно. Уже и надоело, а оно всё не прекращалось.

«Хорошо. Когда же прекратится? Совсем защекотать хочет?

В горле запершило. Он вытянул шею. Проглотил слюну. Челюсть и губы, щёки и язык устали от смеха и улыбки, от маски, овладевшей им и не сходящей с его лица. Он кашлянул и проснулся. Один. Рядом никого. Сразу-то он, конечно, удивился и разозлился страшно на жену. Но прошло. Он вспомнил. Да, всё вспомнил.

Снова нависший над ним серостью потолок. Эти застывшие в мёртвой бледности предметы мебели под мрамор и светлая белая кожа дивана и кресел, отдававшая синевой, словно чем-то покойницким. Мысли всё какие-то лезут.

«Прочь. Прочь. А настроение хорошее. Ничто не может его испортить».

– Маш.

Жена тут же подошла.

– Я что думаю, может, ребёнку не разрешать заходить ко мне?

– Почему? – не поняла она и долго смотрела на него, соображая, что он хотел этим сказать.

– Не знаю. В голову пришло. Может, нефиг на отца такого смотреть?

– Перестань, – сообразила она. – Отец как отец. Что, отец болеть не может?

– Да, верно.

Диалог закончился.

– Надо чего?

Семён задумался и засмотрелся на жену. Тусклые глаза оживились. Рука заёрзала.