Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако в XXI веке все меняется. Недавно Питер Бэр создал группу исследователей сообществ судьбы. Его собственные работы посвящены анализу «пересборки» городской жизни Гонконга в период эпидемии атипичной пневмонии [Baehr 2005; Baehr 2008]. Дина Окамото возвращает этот концепт в анализ иммигрантских городских сообществ [Okamoto 2003]. Кажется неслучайным то, что именно исследователи города пытаются сегодня реабилитировать интуицию Schicksalsgemeinschaft. Говорим ли мы о «судьбографии» иммигрантских гетто или о коллективной мобилизации людей, ставших заложниками пораженного эпидемией города (вспомним «Чуму» Альбера Камю), мы обнаруживаем в разрывах городской повседневности экзистенциальные основания городской жизни.
У трех описанных выше теоретических стратегий есть лишь одна общая черта. Все они пытаются проблематизировать сообщество, вывести его из региона первичных реальностей, лишить несомненного онтологического статуса. Из универсальной и всеобъясняющей «причины» города оно вновь должно стать объясняемым, хрупким и ненадежным его элементом, нуждающимся в новых теоретических ресурсах. Современная философия, где тема сообщества опять оказалась на передовой, предложит нам несколько десятков других стратегий ревитализации этого концепта. Возможно, в обозримом будущем исследователи города сумеют импортировать новые философские интуиции в свою область.
Слово должно сообщать нечто (помимо себя самого).
Итак, почему все же на определенном этапе становления социологического языка описания понятие «сообщество» из вполне операционального концепта превращается в клише, код, идол? Я позволю себе сформулировать гипотезу, нуждающуюся в дополнительной проработке, а потому пока не претендующую на научную обоснованность. Концепт сообщества девальвировался как элемент теоретического языка описаний, но сохранился а) как элемент языка самоописаний социологии и б) как элемент самоописаний нашего объекта.
Наибольшим потенциалом распредмечивания обладают понятия, чаще остальных используемые в самоописаниях [Луман 2009]. В конечном итоге сообщество – это не просто ключевой концепт социологического мышления. Это способ, которым социологи мыслят самих себя и науку в целом. Модель «наука как совокупность сообществ» оперирует двумя проверенными временем метафорами: республика ученых и незримый колледж. (Интересно было бы проверить на данном типе сообществ гипотезу о резидентальной стратификации.) Не вдаваясь в генеалогию этих метафор – которая может увести нас в историю Лондонского королевского общества, символику розенкрейцерства и современные версии «заговора ученых», – подведем промежуточный итог. Представление о науке как о чем-то, производимом сообществом ученых – связанных общими ценностями (или на худой конец практиками), имеющим внятную стратификацию и предрасположенным действовать солидарным образом для защиты «своих» от «чужих» [Шефф 1999], – сегодня радикальным образом расходится не только с интуициями изучаемого объекта, но и с изменившейся аксиоматикой социологии. Тем более удивительно, что дисциплина, отказавшаяся – в своей теоретической части – от субстанциального определения сообщества в категориях внутреннего/внешнего», своего/чужого, сохраняет его для квазирефлексивных самоописаний.
Вторая причина состоит в том, что некоторые социологические концепты оказываются весьма удобными «универсальными отмычками» для языка здравого смысла и иных смежных языков. Они коррелятивны метафорике самоописаний нашего объекта, с которым – увы – мы не можем не коммуницировать.
Автор этих строк в качестве консультанта принимал участие в ряде девелоперских начинаний: от застройки бывшего Тушинского аэродрома в Москве до разработки концепции Библиотеки президента в Астане и Ельцинского центра в Екатеринбурге. Как правило, на установочной встрече за столом лицом к лицу оказываются носители совершенно различных логик и метафор: девелоперы, управленцы, маркетологи, строители, архитекторы, инвесторы. То, будут ли всерьез восприняты слова консультанта, непосредственно зависит от его способности сформировать некоторую очевидность и от способа трансляции этой очевидности. У опытных консультантов всегда есть в запасе несколько клише, которые помогают решить обе эти задачи. Одно из них звучит так: «Мы проектируем не пространство и не здания. Мы проектируем сообщество».
Магию слова «сообщество» – его способность консолидировать обсуждение и направлять его в нужное консультанту русло – не стоит переоценивать: это всего лишь ставка в предстоящей игре. Но и отрицать ее не имеет смысла. Благо, консалтинг (в отличие от научного исследования) не предполагает парадигматического сдвига, рефлексивного разрыва с конкретной центрированной на объекте практикой, а потому критерии работы концепта здесь куда яснее.
Таким образом, концепт-отмычка – это туннель, нелегально соединяющий мир здравого смысла и мир науки; в данном случае – социологизм исследователя и социологизм компетентного обывателя. Без таких контрабандистских туннелей фраза «Город – это люди и их отношения» показалась бы вам сейчас столь же абсурдной, как фраза «Города состоят из слов». Впрочем, туннели эти – с двусторонним движением, и не всегда понятно: это ученый подобрал ключ к логике обывателя или здравый смысл обывателя выдал себя за научную аксиому.
В следующей главе мы посмотрим, как работает другой концепт-отмычка – уже неоднократно упомянутая выше «социальная практика».
В отличие от понятия сообщества, социальная практика не прошла столь долгого и бесславного пути девальвации. Это по-прежнему сильный и работающий концепт социологии повседневности. Но лишь до тех пор, пока он остается в границах своего ареала обитания. Появление социальной практики на горизонте социологии города (и ряда других смежных дисциплин) означает, что уже прорыт новый контрабандистский туннель между социальной теорией и здравым смыслом. И теперь мы принимаем как само собой разумеющееся, что «Города – это не совокупность зданий, людей и машин, а множество упорядоченных в пространстве и времени человеческих практик». Ведь город – это, прежде всего, повседневный город, т. е. город, состоящий из рутинных, привычных, нерефлексивных рабочих операций. В этих полусознательных действиях собирается городская повседневность, в ней производятся и воспроизводятся смыслы городской жизни, локальные идентичности, практическое знание места, социальные отношения и десятки иных эфемерных сущностей, которые микросоциологи с успехом выдают за непосредственно наблюдаемые феномены.
«Город – это то, что вы делаете каждый день незаметно для самих себя».
При приближении к прифронтовой зоне складывается впечатление, что за линией фронта местность каким-то образом заканчивается; ландшафт оказывается ограниченным. Местность предстает перед нами как имеющая «впереди» конец, за которым следует «ничто».