Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В отличие от Бурдьёполиса и Гидденсграда, Этномето-сити – плоский, но очень мобильный город. В нем практически отсутствует рельеф: социальное пространство не нависает над пространством физическим, социальные практики и отношения не отбрасывают свою зловещую тень на городской ландшафт. Нет ни возвышающейся над повседневной рутиной универсальной рациональности, ни скрытых под городской поверхностью коллективных интересов. Этномето-сити – город, построенный исследователями-этнометодологами – не находится в пространстве, он в нем происходит.
Эрик Ливингстон пишет:
Некоторое время назад, задолго до «золотой лихорадки» тотальной видеосъемки, один социолог в Нью-Йорке заинтересовался изучением потока пешеходов. С этой целью он поместил камеру на крышу здания и заснял, как люди переходят регулируемый перекресток на Манхэттене. На пленке было видно, что два потока пешеходов сначала скучивались на противоположных углах перекрестка, а затем каким-то образом умудрялись проинтерпретировать действия друг друга так, чтобы перейти дорогу. Аргумент социолога, обоснованный замедленным и покадровым воспроизведением записи, был таков: пешеходы организуются в «клинья» и идут «фронтами» за «ведущими». Подобная организация тел позволяет плотным формированиям пешеходов проходить друг через друга [Livingston 1987: 21].
Увиденное социологом более всего напоминало сцену танкового сражения.
Схема 11. Переход дороги как танковое сражение (иллюстрация Э. Ливингстона)
Но этнометодолога Ливингстона (в отличие от анонимного социолога) не устраивает такой способ наблюдения и аргументации. Ведь люди не просто переходят дорогу. Они представляют собой организованную когорту исполнителей, вовлеченных в «локальную организацию совместного перехода дороги», и именно поэтому мы можем наблюдать «зримые структуры описуемых действий». А значит,
чтобы понять, как пешеходам удается совершить переход, мы должны метафорически спустить камеру на уровень глаза. Когда первый пешеход выходит «на поле», его внимание сфокусировано на других пешеходах, переходящих дорогу в противоположном направлении. Когда движение вражеской армии и ее лидеров становится понятным, наш «скаут» прокладывает маршрут, ориентируясь на таких же, как он, «впередиидущих» (но с противоположной стороны) [там же: 22].
Именно благодаря подобной технике «маршрутизации» – а также в силу негласного правила, по которому пристраивающиеся сзади за «фронтранером» образуют клин, не позволяющий вражеской армии сомкнуться за спиной лидера, – становится возможен переход дороги как коллективно производимый наблюдаемый практический феномен городской жизни in situ.
Пассажирам московского (и не только) метро хорошо известен ливингстоновский феномен «клинообразования». Хотя двери вагона легко позволяют выйти из него одновременно двум людям, происходит такое редко. Теоретик рационального выбора или специалист по исследованию стратегических взаимодействий мечтает о том, что когда-нибудь выход из вагона метро будет выглядеть вот так:
Схема 12. Выход из вагона как кооперативное взаимодействие
Толика организации, дисциплины и рациональности – рассуждает такой исследователь, – привнесенная в повседневную жизнь города, позволит ускорить выход из вагона, сократит время ожидания на несколько секунд, предотвратит массу локальных стычек и вообще повысит отдачу от используемых транспортных ресурсов.
Но пока процесс выхода из вагона московского метро в час пик куда ближе тому, что описывает Эрик Ливингстон:
Схема 13. Выход из вагона как повседневная практика
Покидающие вагон выходят асимметричными парами, но затем вынужденно перестраиваются в одиночную шеренгу. Если они сделают это слишком рано (до прохождения двери вагона), один из двух вражеских «скаутов» скользнет внутрь и пробьет брешь в рядах выходящих, организовав двустороннее движение.
Различие между ситуациями на двух схемах – это различие между двумя типами рациональности: рефлексивной, теоретической, абстрактной формальной рациональностью экономиста, планировщика или математика и повседневной, телесной практической рациональностью пассажира метро. Исследователи-этнометодологи всецело на стороне повседневных практик: очистить от них наблюдаемый феномен, чтобы лучше разглядеть, на чем держится социальный порядок, говорит отец-основатель этнометодологии Гарольд Гарфинкель, все равно что убрать стены, дабы посмотреть, на чем держится крыша [Гарфинкель 2003: 17]. К ключевому для теории практик различению формальной и практической рациональности мы уже обращались в первой главе и еще не раз вернемся. Пока посмотрим, чего добивается от своих коллег-социологов этнометодолог Ливингстон.
В ходе разворачивающегося процесса пересечения перекрестка пешеходы выстраивают интерфейс между двумя встречными волнами. Этот интерфейс, как он видится и производится самими пешеходами, серьезно отличается от того, что появляется в записи социолога [Livingston 1987: 23].
Взгляд социолога, установившего камеру на крыше манхэттенского здания, – взгляд сверху. Он позволяет аналитику занять отстраненную дистанцию и разобрать поток пешеходов на геометрически правильные «клинья», «фронты» и «шеренги», но не понять происходящее, как разворачивающуюся здесь и сейчас коллективную работу по производству важнейшего социального факта городской жизни – перехода дороги.
Что может дать исследователю этнометодологическая реконцептуализация города?
Эти самостоятельные и независимые люди формируют группу постольку, поскольку все вместе стоят на одном и том же тротуаре… постольку, поскольку они группируются вокруг одной и той же автобусной остановки.
Этнометодология – наиболее радикальная и последовательная из многочисленных теорий практик [Волков, Хархордин 2008]. Само возникновение этнометодологического проекта тесно связано с тенденциями развития послевоенной социальной теории. Интуиция общества как трансцендентного, всепроникающего и универсального морального закона (апогей которой – расцвет структурного функционализма) в 50‐х годах ХХ века еще не подлежала тотальному пересмотру, но уже и не казалась само собой разумеющейся. На первом этапе ей противопоставляются концептуализации социального целого, в котором общественный порядок не является порядком sui generis, а конституируется, достигается, осуществляется, продуцируется в некоторых конкретных обстоятельствах социальной жизни. Но каковы те правила, по которым производится общество-вокруг-нас? И где источник этих правил? На чем основывается нормативный социальный порядок, если он не служит основанием самому себе? Последний вопрос, по сути, является модифицированной версией классического вопроса «Как возможно общество?» [Зиммель 1994]. Менее чем через полстолетия после своей успешной институционализации именно в качестве науки об обществе социология снова оказывается перед необходимостью решения гоббсовой проблемы, задаваясь вопросом о возможности социального порядка и проблематизируя тем самым свои собственные основания [Корбут 2013].
