Когда все расселись по местам, Фриц, уставившись в диктофон, произнес:

– Ну, вот вам правда. Я не убивал Дебби Картер и ничего не знаю о ее убийстве.

Смит и Роджерс взорвались – снова посыпались угрозы и оскорбления. Фриц был ошеломлен и напуган, но держался твердо. Он утверждал, что невиновен, и в конце концов полицейским пришлось прервать допрос. Фриц отказался от экстрадиции в Оклахому и остался в канзасской тюрьме ждать дальнейшего развития событий.

В ту же субботу, попозже, Рона привезли из тюрьмы в полицейский участок и учинили новый допрос. Смит и Роджерс, вернувшиеся после театрального ареста Фрица, уже ждали его. Главная задача состояла в том, чтобы разговорить Уильямсона.

Тактику допроса определили еще до ареста. Поскольку незадолго до того вышла книга «Сны Ады», в которой критиковались методы Смита и Роджерса, было решено, что Смита, жителя Ады, заменит Расти Физерстоун, живший в Оклахома-Сити, а также что видеозапись делать не следует.

Деннис Смит находился в здании, но держался поодаль от комнаты допросов. Более четырех лет ведя расследование и большую часть этого времени будучи уверен, что Уильямсон виновен, он тем не менее счел за благо не участвовать в решающем допросе.

Полицейский департамент Ады был отлично оснащен аудио- и видеозаписывающей аппаратурой и часто ею пользовался. Допросы, а особенно признания почти всегда фиксировались на пленке. Полиции было хорошо известно, какое сильное впечатление записи признаний производят на присяжных. Достаточно спросить об этом у Уорда и Фонтено. Четырехлетней давности проверка Рона на полиграфе тоже была записана Физерстоуном здесь же, в Полицейском управлении Ады.

Если признательные показания не снимались на видеопленку, они почти всегда записывались на магнитофон, которых у полиции было предостаточно.

А когда не использовалась ни аудио-, ни видеотехника, подозреваемого, если он умел читать и писать, обычно просили лично изложить свою версию событий на бумаге. Если же подозреваемый оказывался неграмотным, детектив записывал показания с его слов, зачитывал их ему и просил подписать.

9 мая не был применен ни один из этих методов. Уильямсон, который был не только грамотен, но и обладал словарным запасом, куда более богатым, чем у любого из двух допрашивавших его полицейских, видел, что Физерстоун делал заметки. Он сказал, что понял свои права, и согласился говорить.

Полицейская версия выглядела следующим образом:

Уильямсон: «Хорошо, 8 декабря 1982 года… Я часто слонялся возле „Каретного фонаря“ и был там как-то вечером – ждал девушку, хорошенькую девушку, хотел пойти за ней, когда она отправится домой».

Уильямсон сделал паузу, потом вроде бы хотел сказать что-то, начинающееся с буквы «Ф», но снова замолчал, потом продолжил: «Я подумал: „А что, если этим вечером случится что-то плохое?“ – и проводил ее».

Потом Уильямсон опять помолчал и стал рассказывать о том, как он украл стереопроигрыватель. Потом Уильямсон сказал: «Я был с Деннисом, и мы поехали в „Холидей инн“ и сказали девушке, что у нас в машине есть бар, и она села к нам в машину».

Уильямсон говорил отрывочными бессвязными фразами, уходил в сторону, и агент Роджерс попросил Уильямсона сосредоточиться и вернуться к делу Дебби Картер.

Уильямсон сказал: «Хорошо, мне снилось, что я убил ДЕББИ, сидел на ней, обматывал ей шею проводом, вонзал в нее нож, много раз, затягивал веревку у нее на шее».

И далее добавил: «Меня тревожит, как это скажется на моей семье. – А потом сказал: – Моя мать уже мертва».

Агент Роджерс спросил Уильямсона, были ли они с Деннисом в тот вечер в «Каретном фонаре», и Уильямсон ответил: «Да». Агент Физерстоун спросил Уильямсона: «Вы пошли туда с намерением убить ее?» Уильямсон ответил: «Возможно».

Агент Физерстоун спросил: «Почему?»

Уильямсон ответил: «Она меня бесила».

Агент Физерстоун спросил: «Что вы имеете в виду? Она плохо с вами обращалась? Доставляла вам неприятности?»

Уильямсон ответил: «Нет».

Потом Уильямсон помолчал и добавил: «О Господи, вы не должны заставлять меня признаваться! У меня же семья, я должен защитить своих племянников. Моя сестра, это ее убьет. Я не могу причинить боль своей матери теперь, когда она мертва. Я думаю об этом с того дня, как это случилось».

Приблизительно в 19.38 Уильямсон сказал: «Если вы собираетесь пытать меня на этот счет, мне нужен Теннер из Талсы. Нет, мне нужен Дэвид Моррис».

Упоминание об адвокате испугало детективов, и они, приостановив допрос, позвонили Дэвиду Моррису. Тот велел немедленно прекратить допрашивать Рона.

Показания Роном подписаны не были. Ему их даже не показали.

Оснащенное еще одним «сонным признанием» дело начало потихоньку складываться, на радость полицейским и прокурорам. На примере Уорда и Фонтено они убедились, что недостаток физических улик не является помехой в случае острой необходимости предъявить обвинение. Даже тот факт, что Дебби Картер вовсе не была заколота ножом, особого значения не имел. Присяжные все равно вынесут нужный вердикт, если их должным образом шокировать.

Если одно «сонное признание» помогло арестовать Уильямсона, то второе, вдобавок к нему, уж наверняка обеспечивало ему пожизненное место в тюрьме. Спустя несколько дней надзиратель по имени Джон Кристиан остановился возле камеры Уильямсона. Они с Роном выросли в одном районе. В семье Кристиана было полно мальчишек, один из которых являлся ровесником Рона, и его часто приглашали к Уильямсонам на обед или ужин. Они вместе играли в бейсбол и на улице, и в младшей лиге, вместе ходили в школу в Бинге.

Лишенный врачебного наблюдения, не принимавший лекарств, Рон представлял собой далеко не образцового заключенного. Понтотокская окружная тюрьма – бетонный бункер без окон, по непонятной причине выстроенный на западной лужайке здания суда. Потолки в камерах низкие, атмосфера скученная, вызывающая клаустрофобию, и когда кто-нибудь кричит, это слышно всем. Рон кричал часто. А если не кричал, то пел, плакал, завывал, жаловался или иным, но тоже шумным способом выражал протест против обвинения его в убийстве Дебби Картер или произносил напыщенные речи о своей невиновности. Его поместили в одну из двух одиночек, расположенную как можно дальше от переполненной общей каталажки, но тюрьма была такой маленькой, что Рон нарушал тишину, где бы ни находился.

Только Джон Кристиан мог его успокоить, и остальные обитатели каземата попросили вызвать его. Сразу по прибытии Кристиан отправился в камеру Рона и утихомирил его. Они поговорили о старых деньках, о том, как вместе росли, играли в мяч, о тогдашних общих друзьях. Поговорили они и о деле Картер, о том, как несправедливо обвинять Рона в ее убийстве. Часов восемь Рон вел себя тихо. Его одиночная камера представляла собой крысиную нору, но он умудрялся в ней спать и даже читать. Прежде чем смениться с дежурства, Кристиан наведался к Рону, который обычно мерил шагами камеру, курил и заводил себя, чтобы, как только придет другой охранник, начать новый тур.