Как-то они пришли к нему и обнаружили его лежащим в кровати, человека, который снабжал его наркотиками, арестовали, и он страдал без дозы. Он был бледен и похудел. Стерн читал «Голый ланч», а дворецкий спокойно ждал у двери. Когда они пришли, он скатал самокрутку и велел им идти в библиотеку и пить там все, что им захочется. Стерн хвастался, что вложил в отделку квартиры полмиллиона долларов, столько же он потратил на библиотеку, гвоздем которой были первые издания Мольера. Они разговаривали о мистике, и он рассказал им про четырнадцать месяцев, которые провел в Индии, занимаясь со своим гуру. Он медитировал по десять часов в день и достиг того, что сам называл «пустотой нирваны», где проводил многие часы. Но потом пустоту прорезали злые голоса, которые кричали: «Почему?», «Почему?». Гуру сказал, что он еще не готов, и отправил назад. Он собирался вернуться в Индию в ноябре и предложил Биллу поехать с ним. Билл с радостью согласился составить ему компанию: он надеялся, что там можно очень легко достать наркотики.

У Стерна был приятель, 24-летний Гарри Фиппс, блондин с кукольным личиком, этакий американский миллионер-нарцисс, они со Стерном вместе ездили в первый раз в Индию. Если верить Фиппсу, то они развлекались тем, что устраивали гонки рикш — история несколько отличалась от истории Стерна о десяти часах медитации. Фиппс пригласил Аллена в клуб «Сен-Жермен», где выступали саксофонист Сони Стит и барабанщик Кенни Кларк. Кларк вспомнил, что видел Аллена в отеле в апреле, и помахал ему. После месяца подсчитывания каждого сантима и беспокойства по поводу того, сможет ли он внести плату за жилье, Аллен наконец мог заказывать столько перно, сколько хочет, и «слушать сумасшедшие заводные ритмы и плач саксофона в этом чудесном подвале». С тех пор, когда Аллен в последний раз видел Кларка, тот изменился — побрил голову.

Фиппс позвал Аллена в крохотную уборную, потом достал из кармана красивую эмалированную коробочку с героином, и они вдохнули его. Наркотики и алкоголь играли в крови, они вернулись за стол. Фиппс рассказал Аллену, что трахался с Джеймсом Дином. Фиппс спонсировал первое выступление Дина и влюбился в него. Они отсосали друг у друга, и Фиппс трахнул Дина, но Дин в ответ не сделал того же. Сплетни очаровали Аллена, и он написал Питеру: «Так странно встретиться с кем-то, кто оттрахал Дина. Сказал, что влюбился в Дина, в то, как он сидит, развалившись с обнаженным животом в кресле, скрестив на груди руки».

Фиппс принес в отель три своих старых костюма, по одному для каждого из них. Еще он оставил приличное количество кокаина, это был первый кокаин Аллена за десять дней. Биллу достался черный шерстяной костюм от Аврила Хэрримана, который очень ему шел, в этом костюме с начинающими седеть висками он выглядел очень достойно. Аллену достался костюм из доброй серой английской шерсти. Билл с Алленом сидели за кухонным столом в комнате у Аллена, приодетые по полной программе, и нюхали героин, весьма довольные тем, что все так повернулось. Они ходили с Фиппсом на ту сторону реки к нему домой, это был hôtel particulier XVIII столетия на острове Сен-Луи; только когда они увидели квартиру, они поняли насколько же богат Фиппс. Он жил в доме на набережной Орлеан, где когда-то жили Шопен и Вольтер, и Грегори сидел за фортепиано Шопена. В квартире рядом давала вечеринку Эльза Максуэлл, ведущая светской хроники, они не попытались проникнуть туда, а просто поглядели в замочную скважину и увидели переливающиеся люстры, канделябры, красный ковер, большой накрытый стол. Рядом с дверью висела карта размещения гостей.

Жена Фиппса решила, что для блюда, которое она готовила, ей нужны огурцы, и пошла за ними. Фиппс тут же достал ту самую маленькую эмалированную коробочку, которую Аллен видел в ночном клубе. Аллен посмотрел на Билла, который стоял в дверях напротив камина, он был истощен болеутоляющими, волосы выпадали, свое объяснение теории вероятности в шахматах и на конных скачках он подкреплял жестами типичного наркомана, не обращая ни малейшего внимания на шум проходящей рядом вечеринки; он подумал, что Билл похож на «полного трезвенника, гения, играющего в шахматы на Палм-Бич». Вечером в своей комнате Билл в черном костюме показался Аллену таким одиноким, что, желая «спокойной ночи», расцеловал его в обе щеки. Билл слабо улыбнулся, слегка смутился и выпроводил Аллена из комнаты. Он очень нравился Аллену, который тайно надеялся, что Билл вернется с ним в Нью-Йорк. Он писал своему старинному другу Люсьену Карру о переменах, произошедших с Биллом со времени его переезда в Париж: «Может быть, Билл поживет здесь: он проходит тут курс психоанализа — он хорошо себя чувствует и лишь изредка пердит, потому что пьет болеутоляющие, хотя во многом он изменился и стал в конце концов выглядеть старше, седеют виски, у него внезапно состарилось лицо — озарение и самоанализ…»

С Фиппсом и Стерном лето было веселым. Как-то вечером Аллен приготовил большую кастрюлю бобов с ветчиной. К 400-франковой кастрюле бобов Аллена Стерн и Грегори принесли сыра и нарезок на 2000 франков. Грегори попросил Стерна заплатить 50 долларов за его комнату, и Стерн немедленно достал бумажку из толстой стопки купюр в кармане. Вокруг вращалось огромное количество наркотиков, но Аллен никогда не имел при себе количество, за которое его могли арестовать, хотя иногда он всю ночь сидел и нюхал кокаин Фиппса. Но Билл продолжал экспериментировать с «медикаментами», и его снова арестовали. Они с Жаком иногда ездили за наркотиками на «Кадиллаке» и все больше и больше времени проводили вместе.

Общаться с Жаком было тяжело, у него случались нервные припадки, он то был вашим лучшим другом, то через минуту уже грубил и критиковал. Билл проводил много времени в его доме на улице Цирк и даже сдружился с Дини до того, что вскоре после возвращения Аллена в Нью-Йорк он написал ему: «У меня налаживаются отношения с женой Стерна. Она, кажется, очень милый человек, и, похоже, мне она очень симпатична». Может быть, в отличие от Аллена и Грегори, которые сразу же, как только встречали человека, начинали навязывать свои битнические взгляды, Билл понравился Дини своими врожденными манерами джентльмена и природным обаянием. Как-то раз, когда Билл обедал на улице Цирк, Дини дождалась, пока Жак выйдет из комнаты, и сказала Биллу: «Жак — монстр. Находиться с ним в одной комнате — все равно что находиться в одной комнате со смертью». Билл сильно сомневался, что их брак продлится долго.

Некоторых все-таки арестовали тем летом, в том числе и Кенни Кларка со Стерном, к которому полицейские пришли в восемь утра и потом пять часов допрашивали в библиотеке. Принимая во внимание богатство и хрупкое здоровье, он вряд ли получил бы что-то, кроме небольшого срока и больших счетов от докторов и адвокатов. Его поместили в больницу и стали лечить димедролом. К счастью, как правило, полиция не приставала к иностранцам, которые продолжили свой свободный образ жизни изгнанников.

В мае Аллен, Грегори и Би Джей оказались на ночной вечеринке в студии Сэма Фрэнсиса, американского художника-абстракциониста, где все намазали себе лица белым театральным гримом. Играл живой джазовый ансамбль, все бесконечно пили пиво и ели салями. Через несколько дней та же самая компания собралась снова. Аллен писал Питеру: «Вчера был отличный вечер, Би Джей, я и Грегори не спали всю ночь, на рассвете мы с Би Джеем отправились выпить куда-нибудь по чашке кофе и пошли в бар „Клошар“ на Ксавьер Прива справа от улицы Ушет, где собирались всякие отбросы, ну на эти арабские улочки, и оказались в толпе самых поганых волосатых и старых скотов — мы выпили вина, потом Би Джей обнаружил, что у него осталось еще 500 франков, так что мы купили еще две бутылки вина, сигареты и напились вместе с ними, пропели и протрепались до шести утра, когда у нас кончились деньги, они вытащили грязные комья тысячефранковых бумажек и напоили нас вином и дали сигарет, помню, как стоял рядом с арабским кафе и пел „eli-eli“[48] для Би Джея, а арабы аплодировали, а потом мы пошли домой спать и проснулись, когда уже стемнело. Прошлой ночью я тоже не спал и встретил рассвет».