Сцена была безобразной — с дракой и битьем посуды.

Галя отнимала у него сумку. Обещала разорить. Но это смешно — у них брачный договор.

В конце концов Максим пообещал отправить ее отдохнуть на месяц-другой, и Галя временно угомонилась.

Он любит Настю.

Он никогда так никого не любил.

Ему бесконечно стыдно за то, что держал ее на положении любовницы.

Она не против.

Она хочет быть любовницей.

Быть женой — скука и определенность.

Он сделает ее счастливой.

Что?!!

Настя схватила красное с позолотой (ну и безвкусица!) приглашение.

О, боже… Да не может такого быть!

Она села на кушетку и расхохоталась.

Вот это номер!

Она включила кондиционер. Ну и жара!.. Уф…

Интересно, он пойдет?

Сколько они уже вместе? Восемь месяцев? Н-да…

Почему-то так странно выходит, что когда все только начинается, судьба тебе будто подыгрывает: куда бы вы ни пошли — там будет весело, куда бы ни поехали — там хорошая погода, и все столь удачно складывается, что просто не можешь себе представить, как этот человек с перекошенным лицом тебе скажет, что в постели ты лежишь, как парализованная.

До этого, конечно, не дошло.

Но что-то изменилось.

Поначалу счастье было настолько безмятежным, что Насте временами казалось, что она все это видит словно в дреме — ну, не бывает такой идиллии!

Они гостили у Риммы на яхте. Ни в какую Индию никто, конечно, не поехал — плавали по Адриатическому, Средиземному и Эгейскому морям.

Максим Римме понравился. Она прочитала его книги и впечатлилась, что было для Насти очень важно, потому что чутье у Риммы безошибочное — шла ли речь об автомобиле или о картине, она могла точно сказать, стоит ли овчинка выделки.

Римма, как обычно, собрала на лодке ватагу бездельников, но Настя и Максим всегда держались немного в стороне — им хватало друг друга. Это был медовый, карамельный, сахарный месяц — точнее, две недели, потому что у Насти съемки, но где бы они ни были — посреди Эгейского моря или на МКАДе, между «Домодедовской» и «Братиславской», — они были вдвоем, и это считалось единственно важным.

Первый раз они поссорились в ноябре.

— Что ты наденешь? — приставала Настя к Максиму.

Они собирались на день рождения ее знакомой, известной писательницы.

— А что туда надевают? — с раздражением спросил Макс.

— Туда надевают одежду! — воскликнула Настя, заметившая, наконец, что Максим странно себя ведет.

Тот пробурчал что-то себе под нос, не отрываясь от компьютера, и тогда Настя достала из гардероба несколько вещей и бросила их на диван рядом с его столом.

Она уже поняла, что радости светской жизни Максим не то чтобы избегает, но и не гонится за ними. Может, ему просто не хочется тащиться на прием в честь человека, с которым он даже не знаком? Ничего — вот и познакомится. Она — писатель, он — писатель, им будет о чем поговорить. Но Настя ошибалась.

Знаменитую на всю страну писательницу коллеги не любили. И Максим, видимо, был одним из тех, кто отказывался понимать, отчего ее наивные, незамысловатые романы были столь популярны.

— Привет, Анечка! — Настя распахнула объятия и расцеловала писательницу.

— Настюша! — обрадовалась та.

— Поздравляю, дорогая! — Настя вручила ей подарок, сумку от «Ральф Лорен», а Максим передал букет бледно-розовых роз.

— Аня, познакомься, это Максим Гранкин, знаменитый писатель, — представила его Настя.

— Очень рада, — немного растерялась Аня.

От Максима Насте передалось неприятное волнение. Ой! Может, плохо, что она не сказала «Это Анна Баскакова, тыры-пыры…»? Но ведь и так ясно, что это — Баскакова, ее же все знают, она суперстар. И пишет она уже лет пятнадцать, извините. Ладно, это мелочи. Но как выяснилось — не мелочи.

— Не надо говорить, что я — знаменитый писатель, — чуть позже прошипел ей на ухо Максим. — Она ведь понятия не имеет, кто я такой.

— Что? — растерялась Настя.

Вот ведь в чем дело!

Поэтому он не хотел фотографироваться вместе с ней — его унижало, что Насте приходится сообщать фотографам реноме спутника.

— Макс, послушай, ты — молодой писатель…

— Не такой уж и молодой, — усмехнулся он.

— Как писатель — молодой! — отрезала Настя. — А писателей по телевизору каждый день не показывают, так что все это происходит именно так — тебя фотографируют, публикуют снимки в журналах тиражом триста тысяч экземпляров в месяц, и тебя узнают в лицо, а потом приглашают сняться в рекламе «Тиссо».

— Получается, ты — мой пресс-агент, — вяло улыбался он.

— Получается! — Настя всплеснула руками.

— Мне не очень нравится выставляться за счет твоей славы, — сомневался он.

— Терпи, — заигрывала она. — Хочешь быть знаменитым?

— Не уверен, — буркнул он и ушел в другую комнату.

Настя, разумеется, обиделась, похватала вещи и уехала к себе. Что за финты ушами?!

Мало того, что у него просто комплексы, так эти «простокомплексы» усиливает чувство неловкости, возникшее на том основании, что настоящие крутые парни не раскручиваются за счет женщин — своих женщин.

Надо его перепрограммировать.

Конечно, легко ощущать собственную значимость рядом с Галей, а вот поди-ка докажи, кто ты есть, если твоя женщина — Анастасия Устинова.

Настя знала, чем это заканчивается.

Ее подруга, режиссер, подобрала где-то растрепанного журналиста — он притащился вроде интервью у нее брать. Помыла, отстирала, накормила — напоила, два года лечила от запоев, с руками вырывала сигареты с травой, сводила с нужными людьми, которых достать простому человеку и даже непростому журналисту не было никакой возможности — если только ты не Познер, снимала его с каких-то вшивых девок, отбивалась от него, пьяного и злого, вафельницей, приодела, расчесала, а когда этот засранец стал редактором глянцевого мужского журнала, в знак благодарности она получила: «У меня на тебя не стоит — потому что я тебя боюсь. Ты не женщина — ты мужик!»

И даже обижаться на него не имело никакого смысла — заранее ясно было, что все закончится именно так.

Но, с другой стороны, реклама Максима — часть съемочного процесса. Молодой, красивый, талантливый — отличный информационный повод, а ко всему прочему — ее любовник. Да они за год на ровном месте такой пиар построят, что люди, как зомби, толпами пойдут в кино!