Суперинтендант нахмурился:

– Мы начали с одного Санта-Клауса, хотя и это казалось безумием, а теперь их набралось целых три!

– Надеюсь, что я смог принести пользу, – скромно заметил Мордекай Тремейн и добавил: – Учитывая свидетельство Роджера Уинтона, вы немедленно направитесь в сторожку?

В карих глазах суперинтенданта мелькнула усмешка.

– Мы уже там побывали, – ответил он. – В соответствии со служебным протоколом.

Кэннок встал со стула, подошел к стоявшему у двери маленькому чемодану, достал картонную коробочку, поднял крышку и показал Тремейну.

– Узнаете?

В коробке лежало золотое кольцо с печатью. Тремейн, конечно, сразу вспомнил, где его видел: на пальце у Джереми.

– Узнаю, – подтвердил он. – Это кольцо мистера Рейнера.

– Найдено в сторожке, – пояснил Кэннок. – И еще кое-что.

Он убрал кольцо в чемодан и достал листок бумаги – смятый и грязный, словно выпавший из кармана на пыльный пол. Ни обращения, ни подписи на листке не было, зато четко читались несколько напечатанных на машинке строчек:

– Рассказ Уинтона подтверждается, – произнес Кэннок. – Рейнер действительно ходил в сторожку. Но кто и зачем передал ему записку?

Мордекай Тремейн представил Розалинду Марш такой, какой утром увидел ее в библиотеке. Услышал спокойный голос, без тени сомнения заявивший, что Джереми Рейнер замешан в противозаконных действиях, о которых не захотел бы сообщать полиции. Во всяком случае, должен быть замешан. Но почему Розалинда Марш особенно подчеркнула свою уверенность? Какие тайны Джереми Рейнера ей известны?

Тремейн вернул листок суперинтенданту, и тот аккуратно убрал его в чемодан. Что скрывается за несколькими строчками? И что за странная авантюра заставила Джереми Рейнера отправиться ночью в сторожку и погибнуть в нелепом наряде под елкой, старательно украшенной Бенедиктом Греймом?

Он заметил вопросительный взгляд Кэннока и пояснил:

– В библиотеке стоит печатная машинка.

– Более того, именно на ней и напечатали записку, – сказал суперинтендант. – Я показал листок мистеру Блейзу, и тот узнал шрифт. Судя по всему, секретарь сам работает на этой машинке.

– А еще кто-то использует машинку постоянно? – спросил Тремейн.

– Нет. Но мистер Блейз не может гарантировать, что никто и никогда не делал этого без его ведома, потому что машинка доступна каждому, кому необходимо срочно напечатать что-нибудь. Я узнавал у мисс Арден, не работал ли в библиотеке кто-либо, кроме мистера Блейза, и она ответила, что несколько дней назад видела, как на машинке печатал опекун.

– Нити ведут к мистеру Рейнеру, – тихо промолвил Мордекай Тремейн.

– И все же Рейнер себя не убивал, – продолжил суперинтендант. – А если убил, то это самое невероятное самоубийство.

– Мисс Арден не знает, что именно он печатал?

– Может показаться странным, но знает, – ответил Кэннок. – Копировал статью из «Файнэншл таймс», где говорится о создании нового предприятия по производству пластмассы. Разумеется, я разрабатываю эту тему в надежде на подсказку, но, признаюсь, извлечь рациональное зерно пока не удается. В статье нет ничего, кроме фактов, хорошо известных если не широкой публике, то специалистам.

– Странно, что многие обитатели этого дома совершают необъяснимые поступки, – заметил Мордекай Тремейн.

Его глаза за стеклами пенсне блестели. В эту минуту он выглядел человеком, внезапно открывшим для себя долгожданную правду. Однако правда эта казалась настолько неожиданной и дикой, что он опасался допустить ее в сознание. Суперинтендант понял состояние Тремейна.

– Итак, о чем же вы думаете? – осведомился он.

Вместо ответа Мордекай Тремейн обернулся, поднял руку к елке и замер, рассматривая веселую мишуру и серебряные колокольчики. Он размышлял об Эрнесте Лорринге, неподвижно сидевшем в полутьме с устремленным на елку мрачным взглядом; о Джереми Рейнере, вошедшем в комнату в тот самый момент, когда Бенедикт Грейм и Николас Блейз украшали дерево; о застывшем на сером лице выражении откровенной ненависти. Наконец Тремейн прервал молчание:

– Чудесная елка, правда? Воплощает дух Рождества. И все-таки меня не покидает ощущение, что разгадка таится именно здесь. Если бы елка могла говорить, то непременно назвала бы и имя убийцы, и причину смерти Джереми Рейнера.

Напряжение нарастало. Открытой вражды пока заметно не было, но атмосфера накалялась. Противостояние словно висело в воздухе, порождая раздражение и подозрение, угнетая сознание и действуя на нервы.

– Назревает кризис. Если в ближайшее время ситуация не прояснится, взрыв неминуем.

Николас Блейз говорил, не скрывая глубокого беспокойства. Лицо его потемнело от усталости. Мордекай Тремейн смотрел на него с сочувствием.

– Понимаю, Ник, насколько вам сейчас тяжело, но боюсь, что пока сделать ничего нельзя. Полиция активно работает, и как только получит убедительные доказательства, немедленно примет необходимые меры.

– А тем временем все вокруг смотрят друг на друга так, словно что-то скрывают и готовятся сделать судьбоносное признание, или расхаживают с видом современного Гамлета.

– Это неизбежно, – вздохнул Тремейн. – Мысль, что в компании присутствует убийца, не способствует радостному общению. Особенно, – веско добавил он, – если каждый боится, что в ходе расследования полиция случайно наткнется на его личную тайну.

Секретарь недоверчиво прищурился:

– Тайны? Здесь, у нас? Вы шутите?

– Напротив, Ник, я абсолютно серьезен.

– Но это же абсурд! – возмутился Блейз. – Ну, допустим, Деламер… и пусть даже Лорринг. Деламер – политик, а потому трудно сказать, на чем держится его карьера, а Лорринг сам по себе не внушает доверия. Выглядит так, будто способен на все. Но другие… Нет, не могу поверить. Например, Напьеры. Разве можно представить, что Гарольд или его жена хранят темный секрет? Розалинда Марш и Люси Тристам? Каждая из них по-своему замечательна, но это вовсе не означает, что они таинственные женщины. А Шарлотта? Бедная, слабая, беспомощная Шарлотта! Неужели и ей есть что скрывать?

– Возможно, Шарлотта вызывает самые серьезные подозрения, – возразил Мордекай Тремейн. – Почему, когда ночью все мы сбежались на ее крик, она оказалась полностью одетой?

Говоря это, Мордекай Тремейн внимательно наблюдал за секретарем. Он заметил отразившееся на его лице сомнение. И вдруг Блейз отвернулся.

– Я боялся, что вы зададите этот вопрос! – бросил он через плечо.

– Его задаст и полиция, Ник.