Все утро в доме, во дворе и в саду трудились криминалисты. Суперинтендант Кэннок вел расследование в высшей степени профессионально. Его подчиненные держались вежливо и ненавязчиво, насколько позволяла ситуация, однако все вместе производили впечатление безжалостной, ничего не оставлявшей на волю случая машины.

Закутавшись в шубу, Люси Тристам стояла на террасе возле главной лестницы. Предполагалось, что она вышла подышать свежим воздухом, однако Мордекай Тремейн уже несколько минут пристально наблюдал за ней и видел, что ее живо интересуют действия детективов, работавших возле французского окна той самой комнаты, где встретил свою смерть Джереми Рейнер.

– Они выглядят зловеще, не правда ли? – промолвил он вкрадчиво.

Лица прекрасной Люси Тремейн не видел, однако по внезапному напряжению понял, что вопрос задел ее за живое. Она медленно обернулась.

– С какой стати? – холодно уточнила Люси с тем же безупречным самообладанием, с каким беззастенчиво лгала, выгораживая Шарлотту Грейм. Вот только сейчас ее взгляд утратил высокомерную иронию, что свидетельствовало о многом.

– Офицеры кажутся такими строгими, неумолимыми, – заметил он, не спуская с нее глаз. – Если бы мне было что скрывать, не хотел бы я наблюдать за их работой: слишком страшно, – и не смог бы избавиться от ощущения, что с минуты на минуту моя тайна будет раскрыта.

– Порой воображение превращается в проклятие, – отозвалась миссис Тристам. – К счастью, нам с вами нечего скрывать. Правда?

Сегодня ее зеленые глаза сияли резко и холодно, подобно отражающим морозный свет бриллиантам.

– Разве нечего? – уточнил Мордекай Тремейн.

Миссис Тристам не поддалась на провокацию, хотя, судя по выражению лица, знала, к чему он клонит. Она взглянула в противоположную сторону, на лужайку. Тремейн заметил восхитительную грацию и ощутил ту волшебную чувственность, которая сводила мужчин с ума. На мгновение он почти обрадовался, что кровь уже не кипит в венах так же бурно, как в годы молодости.

– Джереми был странным, сложным человеком, – задумчиво произнесла Люси. – Знал ли его кто-нибудь по-настоящему?

– Он был очень ревнив, – сказал Мордекай Тремейн и снова понял, что попал в цель: миссис Тристам насторожилась.

Действительно ли в ее взгляде мелькнула тревога? Появившееся выражение напоминало страх, но помимо него присутствовали и другие, более сложные эмоции.

– Рад, что хотя бы двое не испугались холода и отважились выйти на воздух!

Восклицание прозвучало неожиданно и настолько близко, что оба вздрогнули. Мордекай Тремейн быстро обернулся и увидел Бенедикта Грейма. Снег поглотил звук его шагов.

Он осознал, что видит хозяина впервые с того момента, когда глубокой ночью в дверях спальни появилась взлохмаченная фигура в халате. Во время завтрака мистер Грейм заглянул в столовую и пожелал доброго утра, однако тогда рассмотреть его не удалось.

Сейчас голос прозвучал на удивление энергично и жизнерадостно. Конечно, следовало сделать поправку на естественное стремление хозяина взбодрить гостей, и все же в эту минуту Бенедикт мало напоминал того растерянного и смущенного человека, который открыл дверь в ответ на яростный стук Николаса Блейза. Держался он уверенно, а говорил внятно и твердо. Более того, с удивлением отметил Мордекай Тремейн, мистер Грейм выглядел так, словно наслаждался ситуацией.

Абсурд, разумеется. Наверное, игра света добавляла яркости голубым глазам и придавала насмешливый изгиб густым бровям. Бенедикт Грейм не мог радоваться ни убийству друга, ни мучительной неловкости гостей.

– Отчаянно надоело сидеть дома, – призналась Люси Тристам. – Вот и пришлось выйти на улицу, вопреки холоду.

Мистер Грейм кивнул:

– Боюсь, нынешнее Рождество получилось тягостным. Разыскиваю всех по очереди, чтобы попросить прощения за непредвиденный ход событий.

Люси положила ладонь на его рукав.

– Не переживайте, Бенедикт. Никому даже в голову не придет вас винить. Мы знаем, как вам сейчас нелегко.

Голос прозвучал ласково. Мордекай Тремейн подумал, что любой мужчина был бы рад услышать слова утешения из таких сладких уст.

– Проблема в том, что я оказался в западне, – пожаловался Грейм. – Полиция оккупировала дом, и пришлось отменить все подготовленные развлечения. Надеюсь, вы не слишком страдаете от скуки.

И снова Мордекай Тремейн уловил фальшивую ноту. Бенедикт Грейм выглядел так, как и должен был. Произносил те слова, которые должен был произносить. И все же верилось с трудом. Он делал все, что следовало делать хозяину дома, где произошло несчастье, но сердце его в игре не участвовало.

Тремейн принял самый благожелательный, самый наивный вид и осведомился:

– Полиция уже обнаружила какие-нибудь улики?

Голубые глаза хозяина вспыхнули искренним удивлением.

– Разве не вы должны узнать об этом первым? Более того, – добавил мистер Грейм медленно, подбирая нужные слова, – я как раз собирался задать вам этот вопрос.

– Перед вами открыты возможности, которых никто из нас не имеет, – поддержала его Люси Тристам. – Что же мешает вам помочь в расследовании убийства Джереми Рейнера? Пока преступник разгуливает на свободе, ни в чем не повинные люди страдают под несправедливым подозрением.

Бенедикт Грейм печально покачал головой:

– Ужасная трагедия. Бедный Джереми! Не смогу успокоиться, пока убийцу не разоблачат.

– Вы знали мистера Рейнера намного лучше, чем любой из нас, – произнес Мордекай Тремейн. – Может, предложите какую-нибудь версию? Например, вспомните, нет ли у кого-то веского мотива для убийства. Вероятно, нить тянется из прошлого.

Бенедикт Грейм ответил не сразу, постаравшись произвести впечатление человека, вынужденного говорить против собственной воли.

– Нет, не из прошлого, – возразил он. – Но…

– Да?

– Картина столь очевидна, что вряд ли можно навредить молодому Уинтону несколькими словами. Вы уже наверняка поняли суть отношений между Роджером и Дени. Джереми почему-то слышать не хотел о свадьбе. Я люблю Дени, а потому старался помочь, но только навредил. Порой Джереми едва не терял рассудок. Если кто-нибудь вызывал у него антипатию, то переубедить было невозможно. Он не скрывал своей ненависти к Уинтону.

– Значит, мистера Рейнера убил Роджер Уинтон?

– Нет! – воскликнул Грейм. – Его присутствие здесь может показаться странным, и все же не сомневаюсь, что найдется какое-нибудь убедительное объяснение. Считаю, что лучше прямо говорить о подобных вещах, чем оказаться в ситуации, когда каждый обсуждает их тайно и никто не осмеливается высказаться открыто. Думаю, откровенность пойдет Уинтону на пользу.

– Если человек невиновен, то откровенность – лучшая политика, – сделал вывод Мордекай Тремейн.