скульптурной красоты. Входя в года, она оставалась столь же пленительной, и число ее поклонников не убывало. Множество нелегких испытаний не повредили мягкости ее характера. Глубокая вера позволила ей стоически принять невзгоды и со смирением перенести их. Сейчас она живет в Люксембурге, удалясь от света, в доме, обставленном с изысканным вкусом, одна со своими воспоминаниями, которые прелестно изложила в двух литературных трудах: «Да, я любила» и «Мудрость сердца».

Возвращаясь очень поздно в Париж после вечера, проведенного в Коломбье, и чувствуя сильную жажду, я предложил друзьям остановиться у отеля «Сен-Жермен» и пропустить по стаканчику. Весь отель спал, включая ночного сторожа, храпевшего у открытой парадной двери. Не тревожа его сна, мы спустились на кухню, где множество холодных закусок позволило нам хорошо подкрепиться. За этим импровизированным ужином последовал отдых в пустом номере на втором этаже. Как следует наевшись, напившись и отдохнув, оставив на столе в приемной должную плату за наши самовольные заимствования, мы вышли, как и вошли, не разбудив сторожа, все еще спавшего перед открытой дверью.

В то время я посещал мастерскую Клео Беклемишевой, талантливой скульпторши, жившей с сестрой на Монмартре. Несмотря на скромные средства, они восхитительно принимали своих гостей. Всякий мог быть уверен, что найдет теплый прием и приятную атмосферу. Я встречал там много художников и всю монмартрскую богему.

Когда работы в Булони закончились, я не без сожаления покинул мирное убежище в отеле «Вуймон» и моих дорогих делле Донне, чьи доброта и дружба служили мне моральной поддержкой, в которой я очень нуждался.

Глава XIV. 1931–1934 годы

Второе бегство Вилли. – Развод и новое замужество мадам Хуби. – Смерть великого князя Александра. – Фильм о Распутине. – Студия на улице де Турель. – Тяжба с компанией «Метро-Голдвин-Майер»

Ремонт закончился и все перемены, выполненные мадам Хуби в Булони, получили мое одобрение, за исключением ее дикой идеи – она ослепила окна моей новой комнаты, выходившие во двор, велев выкрасить их охрой, по которой шли нарисованные караваны верблюдов. Я больше не видел ни цветов, ни неба, ни птиц; я не видел ничего, кроме верблюдов. И я первым делом соскреб в некоторых местах краску, чтобы хоть как-то видеть окружающий мир.

Разбуженный однажды утром криками, доносившимися от наших хозяев, я поспешил к окну и, глядя в просвет между верблюдами, увидел Биби в ночной рубашке на балконе, испускающую отчаянные крики:

– Солнце, Солнце, идите скорее, Вилли уехал.

Прибежав, я узнал, что муж опять нанес ей такой же удар, как и в Брюсселе, оставив буквально такую же записку: «Дорогая Аннах, я ухожу и не вернусь. Всего доброго. Вилли.»

Биби задыхалась от гнева и возмущения.

– Солнце, сейчас же найдите мне этого урода. Я не хочу больше этих… детективов. Идите, бегите да скорее!

Я возразил ей, что, отправляясь наугад, без всякого представления о том, куда ехать, я вряд ли разыщу беглеца. В конце концов она согласилась позвонить в префектуру полиции, и после трех дней напряженного ожидания, в течение которых она не дала мне ни секунды передышки, Вилли обнаружился в Ницце, в том же самом семейном пансионате, что и в прошлый раз. Поистине, он был человеком, начисто лишенным воображения.

Поскольку он упорно отказывался вернуться к законной супруге, я был отправлен в Ниццу на машине Биби с поручением привезти беглого негодяя домой. По дороге я обдумывал, что сказать ему, и понимал, что являюсь последним человеком из тех, кто мог бы заставить его прислушаться к голосу разума.

Я обнаружил его очень подавленным и угрюмым. В глубине души он внушал мне некоторую симпатию. У него был вид ребенка, который чувствовал себя виноватым и боялся наказания. Добившись наконец от него согласия вернуться со мной в Париж, я телеграфировал Биби: «Везу заблудшую овцу. Выезжаем завтра. Дружески. – Феликс.»

Ответ пришел как раз перед отъездом: «Волк ждет овцу. Солнце, я обожаю вас. – Аннах.»

Я поостерегся показывать эту телеграмму Вилли.

Во время обратной дороги он рассказал мне некоторые вещи, о которых я уже подозревал. Он явно был умнее, чем казалось, и его суждения о жене были очень и очень справедливы. Он сказал, что она с удовольствием садиста расхваливая меня перед ним, делала обидные сравнения, выводившие его из себя. Чем ближе мы подъезжали к дому, тем чаще по его просьбе останавливались у различных кафе и бистро: он несомненно набирался храбрости перед встречей со своей дорогой Биби.

Волк ожидал жертву в гостиной в грозной, тяжелой тишине. Я оставил их наедине и удрал по своим делам, не ожидая ничего хорошего от последующей сцены. Вернувшись, я узнал от Гриши, что супруги расстались с большим шумом. «Мадам» выгнала мужа после ужасной сцены. Она осыпала его руганью, бросала в окно его одежду и чемоданы вперемежку с граммофоном и пластинками. Она приказала вызвать такси, и когда «месье» туда садился, она кричала: «Счастливого пути, господин Хуби, счастливого пути!»

Я ясно представил себе эту сцену, хотя вовсе не думал, что дело все-таки дойдет до этого. Я затаился, ожидая, что мадам Хуби даст о себе знать. Через несколько дней она прислала за мной.

– Солнце, – сказала она мне, – я хочу вам сказать, что между мной и Вилли все кончено. Это смелый человек, но тупой и вечно пьяный. Терпеть не могу пьяниц. Я скоро выйду замуж за очаровательного американца. Не говорите никому об этом. Вы первый, кто это узнал.

Сначала я думал, что это шутка, но она говорила правду и спустя некоторое время вышла за своего американца. На церемонию бракосочетания нас не пригласили; на ней присутствовали одни только свидетели.

* * *

Здоровье моего тестя уже несколько месяцев внушало его близким самые серьезные опасения. Ирина отвезла его в Ментон, где он поселился на вилле «Святая Тереза» у наших друзей Чириковых. Ольга Чирикова жила с нами в Кореизе в те последние месяцы, что мы провели в Крыму. Она была создателем и главным редактором шуточной газеты, которая нас так занимала и развлекала перед отъездом в изгнание.

Ольга проявляла трогательную преданность к моему тестю и до приезда тещи сменяла возле него Ирину. Между великим князем и Ириной существовала настоящая душевная близость. В отчаянии от мысли, что его скоро не станет, она не покидала его до последнего часа. Он умер 23 февраля 1933 года. Получив телеграмму о его смерти, я отправился в Ментон с шуринами Андреем, Федором и Дмитрием. Великий князь был похоронен на кладбище Рокебрюн.

* * *

Вскоре после