И вот какое преславное чудо было: когда везли святого Бориса, то никакой помехи не было, только теснота из-за людей мешала, а когда повезли Глеба, то остановилась рака, и не могли ее сдвинуть. И когда потянули с силой, то веревки разорвались, хотя и были очень толстыми, так что взрослый мужчина едва мог обхватить двумя руками. Также и новые веревки все разорвались, а все люди восклицали: “Кирие, элейсон!” И великое множество было людей и по всему городу; и на заборах, и на городских стенах. И словно гром гремел от всенародного клича: “Господи, помилуй!” И так с трудом смогли от утрени до литургии перевезти гробницы в церковь».

Несколько иначе описываются эти события в «Повести временных лет»: «В год 6623 (1115), индикта 8, собрались братья, русские князья, Владимир, называемый Мономахом, сын Всеволодов, и Давыд Святославич и Олег, брат его, и решили перенести мощи Бориса и Глеба, ибо построили им церковь каменную, в похвалу и в честь и для погребения тел их. Сначала они освятили церковь каменную мая 1, в субботу; потом же во 2-й день перенесли святых. И было сошествие великое народа, сшедшегося отовсюду: митрополит Никифор со всеми епископами — с Феоктистом черниговским, с Лазарем переяславским, с попом Никитою белогородским и с Данилою юрьевским — и с игуменами — с Прохором печерским и Сильвестром святого Михаила — и Сава святого Спаса, и Григорий святого Андрея, Петр кловский и прочие игумены. И освятили церковь каменную. И, отпев им обедню, обедали у Олега и пили, и было выставлено угощение великое, и накормили нищих и странников в течение трех дней. И вот на следующий день митрополит, епископы, игумены, облачившись в святительские ризы и возжегши свечи, с кадилами благовонными, пришли к ракам святых и взяли раку Борисову, и поставили ее на возила, и поволокли их за веревки князья и бояре; впереди шли чернецы со свечами, за ними попы, и игумены, и епископы перед самою ракою, а князья шли с ракою между переносными оградами. И нельзя было везти из-за множества народа: поломали переносную ограду, а иные забрались на городские стены и помосты, так что страшно было смотреть на такое множество народа. И повелел Владимир нарезанные куски паволоки, беличьи шкурки разбрасывать народу, а в других местах бросать серебряные монеты людям, сильно налегавшим; и легко внесли раку в церковь, но с трудом поставили раку посреди церкви, и пошли за Глебом. Таким же способом и его привезли и поставили рядом с братом. И произошла ссора между Владимиром, с одной стороны, и Давыдом и Олегом, с другой: Владимир хотел раки поставить посреди церкви и терем серебряный поставить над ними, а Давыд и Олег хотели поставить их под сводом, “где отец мой наметил”, на правой стороне, где и устроены были им своды. И сказали митрополит и епископы: “Киньте жребий, и где угодно будет мученикам, там их и поставим”, и князья согласились. И положил Владимир свой жребий, а Давыд и Олег свой жребий на святую трапезу; и вынулся жребий Давьща и Олега. И поставили их под свод тот, на правой стороне, где и теперь лежат. Принесены же были святые мученики, 2 мая, из деревянной церкви в каменную в Вышгороде».

Приведенный фрагмент не только говорит в пользу того, что вышгородские торжества 1115 г. стали возможны в результате династического компромисса, оказавшегося на проверку весьма шатким, но также красноречиво свидетельствует о том, что киевский князь, пытавшийся навязать свою волю двоюродным братьям, поставив гробницы в специально устроенном им месте (под золотым шатром), считал попечение о них исключительно своей прерогативой. Интересную интерпретацию междукняжеской «распри» из-за размещения саркофагов, позволяющую перенести этот казус из политической в культурно-историческую плоскость, предложил М.Б. Свердлов, отметивший, что вариант, предложенный Святославичами, восходил к православной (византийской) традиции погребения (размещение гробницы на южной галерее хоров), а вариант, предложенный Владимиром Мономахом (размещение гробницы в центре храма), — к католической. По мнению исследователя, тот факт, что предстоятелем русской церкви в это время был грек Никифор, один из поборников антикатолической пропаганды, способствовал тому, что отклонение предложения киевского князя при жеребьевке было предрешено, но это обстоятельство вряд ли имело принципиальное значение.

В дальнейшем Владимир Мономах продолжал покровительствовать борисоглебскому культу. Как сообщает «Сказание о чудесах», по перенесении мощей в новую церковь он еще больше украсил святые гробницы: «Исковал серебряные пластины и святых на них изобразил и позолотил, ограду же оковал серебром и золотом, устроил позолоченные с большими хрустальными подвесками, сверху покрытыми золотом, светильники, в которых всегда горели свечи».

Недоразумение во время церемонии перенесения мощей никак не отразилось на стратегическом партнерстве Мономаха с кланом черниговских князей. В 6624 (1116/17) г. Давыд Святославич и сыновья Олега Святославича участвовали в походе против минского князя Глеба Всеславича, наиболее активного из многочисленных сыновей Всеслава Брячиславича, со смертью которого в 1101 г. утратило политическую целостность, распавшись на несколько самостоятельных волостей, Полоцкое княжество. Составитель «редакции 1118 г.» писал: «Глеб ведь воевал с дреговичами, Случеск пожег, и не каялся в этом и не выражал покорности, но еще больше перечил Владимиру, укоряя его». В «Поучении» Мономах утверждал, что к Минску ходил на Глеба, потому что «он людей наших захватил и, так как Бог нам помог, сотворили мы то, что замыслили».

В продолжении «Повести временных лет» по Лаврентьевскому списку уточнялось, что поход начался 28 января (1116 г.). Столкновения минского правителя с южнорусскими князьями были зафиксированы еще в 6612 (1104/05) г., когда «послал Святополк Путяту на Минск, а Владимир — сына своего Ярополка, а Олег сам пошел на Глеба, взяв Давыда Всеславича; и, ничего не добившись, возвратились». По всей видимости, Глеб Всеславич затронул интересы сразу нескольких князей, что и привело к формированию междукняжеской коалиции.

О причинах этого конфликта можно только догадываться. Возможно, участие войск Святополка и Олега обусловлено отстаиванием стратегических интересов в землях северных дреговичей, а причастность к этому мероприятию Ярополка Владимировича косвенно свидетельствует о необходимости защиты от Глеба Смоленской волости, подчинявшейся Мономаху. Не вполне ясна в событиях 1104–1105 гг. роль Давида Всеславича, но, так как летопись представляет ее пассивной, нельзя исключать, что он мог быть лишен Глебом своей волости и поэтому обратился за содействием к южнорусским князьям.

Кампания 1116 г. представлена в «Повести временных лет» как совместное мероприятие потомков Всеволода и Святослава. Данный факт свидетельствует о том, что нападением на земли дреговичей Глеб Всеславич нанес ущерб их интересам, но при этом не затронул представителей других княжеских ветвей. Автор статьи обращает внимание на непокорность Глеба Владимиру Мономаху, что свидетельствует о его самостоятельности по отношению к новому киевскому князю, у которого он, по всей видимости, оспаривал северную часть Туровской волости. В то же время участие черниговских князей позволяет согласиться с предположением А.К. Зайцева о принадлежности им части дреговичских земель.

Наступление на Глеба осуществлялось по нескольким направлениям: Вячеслав Владимирович со стороны Смоленска захватил Оршу и Копыс, Давид Святославич с Ярополком Владимировичем взяли Друцк, а сам Мономах осадил Минск, вынудив Глеба вступить в переговоры. Когда киевский князь начал ставить избу в своей стоянке против города, Глеб, увидев это, пришел в ужас и стал слать к Владимиру послов с мольбами. «Владимир же пожалел проливать кровь в дни Великого поста и помирился с ним. Глеб же, выйдя из города с детьми и с дружиною, поклонился Владимиру, и договорились с ним о мире, и обещался Глеб во всем слушаться Владимира. Владимир же, дав мир Глебу и дав ему наставление обо всем, дал ему Минск, а сам возвратился в Киев». Однако «послушание» минского князя Мономаху, на котором акцентирует внимание летописец, продолжалось недолго. В конце 6625 (1117/18) г. Глеб был «выведен» из Минска и через некоторое время скончался в Киеве. После этого его волость, как считают исследователи, перешла под управление Мономаха.