Комментируя участь тысяцкого Путяты, чей двор был разграблен восставшими в первую очередь, приходится ограничиваться предположением о том, что тысяцкий стал жертвой своей близости к князю Святополку, а не к Святославичам. Отсутствуют в текстах также и указания на то, чтобы после смерти Святополка в какие-нибудь переговоры со Святославичами вступал и сам Мономах.

Учитывая то, что источники не содержат информации о реакции представителей старших ветвей потомства Ярослава, часть исследователей пыталась найти объяснение этому феномену. Как считал Д.Я. Самоквасов, «в 1113 г., по смерти Святополка, Киев должен был перейти к старшему из Святославичей, если бы Святослав, вопреки завещанию Ярослава I, не захватил великокняжеский стол силой и не скончался прежде старшего брата Изяслава, которому законно, по праву, наследовал Всеволод; сын Всеволода, Владимир Мономах, является таким образом законным наследником Святополка».

Сходные рассуждения можно найти и у Д.И. Иловайского, который писал: «Ближайшее право на великокняжеский стол имели Святославичи, Давыд или Олег; впрочем, старшинство их было спорное, так как их отец Святослав насильно отнял Киевский стол у своего брата Изяслава и умер при его жизни. Вопрос был решен голосом народным, который единодушно указывал на Владимира Мономаха, в действительности уже давно стоявшего во главе русских князей; а Святославичи были нелюбимы, особенно за свою дружбу с Половцами и многие разорения, причиненные ими Русской земле».

Эта тенденция получила наиболее законченное оформление в предположениях А.В. Назаренко об устранении Святославичей от наследования киевского стола, которое исследователь приурочивает к Любечскому съезду, и о том, что порядок наследования киевского стола мог быть предварительно урегулирован соглашением между Мономахом и Святополком.

Аргумент об устранении Святославичей от реализации наследственных прав на Киев, к сожалению, продолжает основываться лишь на молчании источников, а вот аргумент о достижении предварительного соглашения между Мономахом и Святополком имеет чуть больше оснований, если принять во внимание, что в 1112 г. был заключен династический брак между Ярославом Святополчичем и внучкой Владимира Мономаха (дочерью Мстислава Новгородского).

По свидетельству Ипатьевского списка «Повести временных лет», в тот год «Ярослав, сын Святополка, ходил на ятвягов и победил их; и, возвратясь с войны, послал в Новгород, и взял себе в жены дочь Мстиславову, внучку Владимирову, мая 12, а приведена была июня 29». Но только этим браком события не исчерпывались, так как далее в летописи читаем: «В том же году повели Евфимию Владимировну в Венгрию за короля».

Здесь речь идет об одной из дочерей Мономаха, которую выдали замуж за венгерского короля Коломана (1095–1114), бывшего союзником Святополка во время волынской кампании 1098–1099 гг. (возможно, именно в связи с этим поводом Владимир Мономах обратился к митрополиту Никифору за разъяснениями о католической — латинской — вере, следствием чего стало написанное митрополитом так называемое «Послание на латину» с критикой католических обрядов). Несколькими годами ранее Святополк сам породнился с королевским домом Арпадов, когда в 1104 г. его дочь Предславу, по свидетельству «Повести временных лет», выдали замуж за венгерского королевича.

Установление тесных родственных связей между потомством Святополка и Владимира в 1112 г. наводит на мысль, что заключение брака между волынским князем и внучкой Мономаха, являвшегося неприемлемым по церковным канонам из-за близкой степени родства между новобрачными, могло быть необходимым для урегулирования вопроса о преемстве киевского стола. Не исключено также, что в это же время с подачи Святополка мог быть заключен брак дочери Мономаха и венгерского короля, который оказался неудачным и вскоре распался[6].

Тесное династическое сотрудничество киевского и переяславского князей накануне 1113 г. позволяет хотя бы отчасти объяснить отсутствие свидетельств о реакции волынского князя Ярослава на тот факт, что не он, а Владимир Мономах был призван на киевский стол по смерти отца. Только из глухого сообщения Яна Длугоша, не подтвержденного, впрочем, русскими источниками, можно заключить, что Ярослав мог находиться в Киеве, откуда после интронизации Владимира отбыл «в свое Владимирское княжество». Но и этот сомнительный факт, даже если принять его за достоверный, позволяет предполагать отсутствие разногласий по вопросу о наследовании. К подобному предположению подталкивает и то, что киевляне, решив обратиться к Владимиру после смерти Святополка, как кажется, не обсуждали другие кандидатуры на освободившуюся «вакансию».

На первый взгляд их поступок может казаться беспрецедентным, но, если допустить, что Мономаху удалось предварительно каким-то образом урегулировать вопрос реализации своих прав на киевский стол с представителями старших ветвей, его вокняжение можно считать вполне законным, что косвенно подтверждает участие митрополита Никифора в церемонии встречи переяславского князя в Киеве. В то же время, несмотря на явное стремление Мономаха к лидерству среди русских князей, из письменной традиции в период его киевского княжения исчезает упоминание о приоритете «старейшинства», актуальное для историописания конца XI — начала XII в. («Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба»; «Житие» Феодосия Печерского»; фрагменты «Повести временных лет», относимые к «Начальному своду»), которое вновь появится в летописях лишь в середине XII в.

Это позволяет предположить, что, даже заняв «стол отца и деда», Владимир Всеволодович не мог претендовать на генеалогическое «старейшинство» среди внуков Ярослава и использовать его в политических целях. Но после смерти Мономаха в 1125 г. генеалогический приоритет становится основанием для последовательной передачи киевского стола на протяжении четырнадцати лет уже в его собственной семье, так что, по-видимому, можно говорить лишь о временном кризисе доктрины в его княжение. Тем не менее, как заметил С.М. Соловьёв, «он своим правлением показал, каковы долженствовали быть на самом деле отношения младших членов рода к старшему и как, при общем владении, мог быть сохранен наряд», а А.Е. Пресняков считал возможным утверждать, что Мономах «впервые осуществил на деле идею старейшинства в земле русской».

Об отношении к этой идее самого Владимира Мономаха мы можем догадываться лишь по цитате из Василия Великого, которую он приводит, наставляя своих читателей в «Поучении»: «Ибо как Василий учил, собрав юношей: иметь душу чистую и непорочную, тело худое, беседу кроткую и соблюдать слово Господне: “Есть и пить без шума великого, при старых молчать, премудрых слушать, старшим покоряться, с равными и младшими любовь иметь, без лукавства беседуя, а побольше разуметь…”», однако трудно сказать, выступает ли здесь Мономах поборником идеи христианского смирения или же «подсознательно» скрывает за этими строками свое отношение к доктрине о приоритете «старейшинства».