Как только господин Натаниэль заговорил, все поняли, что речь пойдет о чем-то очень важном, и обратились в слух.

— Сенаторы доримарские! Сегодня я намереваюсь просить вас восстать от сна. Мы дремали много веков, и Закон баюкал нас своими колыбельными песнями. Многие из нас недавно перенесли тяжелые потери. Ослабили они нас? Думаю, нет. Однако настало время взглянуть фактам в лицо, даже если факты эти странным образом сходны с мечтами и фантазиями. Друзья мои, древние враги нашей страны вновь угрожают нам. Предания говорят, что фейри (он без запинки произнес это жуткое слово) боятся железа; и мы, потомки купцов и воинов, должны были удержать в своих жилах капельку этого металла. Настало время доказать это. Иначе мы можем потерять все, что делает жизнь приятной и благополучной — смех, крепкий сон, радость домашнего очага, мирный покой садов. И если мы не сумеем передать все это нашим детям, кто сделает это за нас? А значит, нам, как отцам и гражданам, надлежит раз и навсегда искоренить угрозу, чьи корни уходят в прошлое, а ветви затеняют наше будущее. Вдвоем с одним из наших коллег мне наконец удалось выяснить, кто навлек недавнее горе и позор на головы столь многих из нас. Опасаюсь, что нам трудно будет доказать вину этого человека, поскольку он хитроумен, скрытен и насмешлив, и главным оружием и его самого, и невидимых союзников этого преступника является иллюзия. И я прошу вас всех отражать удары этого оружия верой и верностью, которые научат вас воспринимать слова ваших старинных и верных друзей как образец истины. И потом… мне иногда кажется, что на том, кто обманывает других, лежит меньше вины, чем на том, кто обманывает себя самого. Так что долой эти неуклюжие юридические ухищрения! Давайте называть вещи своими именами — не шелковой нитью или кистями, но плодами фейри. И если будет доказано, что какой-то человек доставил подобный товар в Доримар, этого преступника следует отправить на виселицу.

Закончив, господин Натаниэль опустился на свое место.

Однако где тот шквал аплодисментов, который, как он ожидал, разразится следом за последним его словом? Где слезы, где расспросы, где признаки глубокого душевного волнения?

Если не считать возмущенного: «Браво!» — сошедшего с уст Амброзия, речь его была встречена полным молчанием. Натаниэля окружали мрачные, ожесточившиеся лица, стиснутые губы и хмурые лбы, если не считать герцога Обри — тот, как обычно, чуть улыбался со своего портрета.

Тут поднялся господин Полидор Вигилий.

— Сенаторы Доримара! — начал он. — Те красноречивые слова, которые мы только что услышали из уст Его чести мэра, способны странным образом послужить прелюдией — золотой прелюдией — к моей скудной, свинцовой речи. Я также пришел сюда сегодня утром, чтобы обратить ваше внимание на законотворческие казусы, порой способные принести некоторую пользу. Но прежде, чем я продолжу свою речь, хочу обратиться к Его чести с просьбой разрешить моему клерку зачитать самую старую статью нашего Кодекса. Она содержится в первом томе Актов двадцать пятого года Республики, статут 5, глава 9.

Господин Полидор Вигилий сел на свое место, и собравшиеся начали обмениваться мрачными улыбками, тут же поблекшими и исчезнувшими под насмешливым взглядом портрета герцога Обри.

Натаниэль переглянулся с Амброзием, однако ему пришлось разрешить клерку исполнить поручение господина Полидора.

И клерк приступил к чтению:

— Далее, мы определяем, что ничто, кроме только смерти, не способно сместить со своего поста мэра Луда и Высокого сенешаля Доримара до полного истечения пятилетнего срока его правления. Но если мэр нем, слаб, склонен к измене и любит наряжаться, он может представлять угрозу безопасности доримаритов, и если коллеги сочтут его уличенным в любой из перечисленных слабостей, да будет он объявлен мертвым в глазах Закона и да будет избран на его место другой.

Клерк захлопнул увесистый том, низко поклонился и отправился на свое место. В зале воцарилась зловещая тишина.

Господин Натаниэль наблюдал за происходящим взглядом настолько холодным и трезвым, что само око Закона не могло бы оказаться трезвее и холоднее. Какие иллюзии, какие законоведческие фокусы могли свернуть его сейчас с той широкой и белой дороги, по которой гнала его таинственная сила?

Господин Амброзий вскочил со своего места и свирепым тоном потребовал, чтобы уважаемый сенатор немедленно объяснил высокому собранию мотивы своих грязных инсинуаций. Нисколько не смущаясь, господин Полидор вновь поднялся на ноги и, грозно указуя перстом на господина Натаниэля, сказал:

— Его честь мэр рассказывал нам о человеке хитроумном, насмешливом и скрытном, который навлек на нас недавнее горе и позор. Так вот, человек этот — не кто иной, как сам Его честь мэр.

Амброзий вновь вскочил на ноги и разразился гневными протестами, однако Натаниэль суровым тоном предложил ему замолчать и сесть.

Господин Полидор продолжил:

— Он был нем, когда пришло время говорить, слаб, когда пришло время действовать, склонен к измене, о чем говорят опустевшие дома его друзей. К тому же любит наряжаться, — он иронически улыбнулся, — но что есть желание наряжаться в мужчине, как не чрезмерная любовь к тафте, ниткам и дорогим шелкам? Посему я определяю, что его надлежит считать мертвым в глазах Закона.

Негромкий ропот одобрения пробежал по залу.

— Будет ли он отрицать свою чрезмерную склонность к шелкам?

Господин Натаниэль поклонился в знак того, что будет отрицать таковую склонность.

Господин Полидор спросил, желает ли он в таком случае, чтобы дом его обыскали. Господин Натаниэль вновь поклонился.

Прямо сейчас?

И Натаниэль поклонился еще раз.

Тогда весь Сенат поднялся, и двадцать сенаторов, не снимая одеяний, цепочкой вышли из Ратуши и попарно отправились к дому господина Натаниэля.

По пути к процессии приклеился не кто иной, как сам Эндимион Лер. Тут господин Амброзий полностью потерял терпение и захотел узнать, почему этот двуличный негодяй, этот бесстыдный сын фейри сует свой мерзкий нос в государственные дела! Однако господин Натаниэль нетерпеливо воскликнул:

— Ах, оставь его, Амброзий, пусть идет, если хочет. Тем веселее будет!

Можете себе представить, с каким выражением лица Календула несколько минут спустя выслушала просьбу своего брата, за чьей спиной столпились сенаторы, передать ему все ключи от дома.

И они приступили к тщательному обыску, осмотрев все буфеты, сундуки и бюро. Однако нигде не обнаружили ни ужасного плода, ни пятнышка подозрительного сока.

— Итак, — начал господин Полидор, с облегчением, смешанным с разочарованием, — похоже, наш обыск оказался…

— Бесплодным, так? — встрял Эндимион Лер, окинув взглядом собравшихся и потирая ладони. — Возможно, и так. Вполне возможно.

Они стояли в прихожей, у старых дедушкиных часов, тикавших с невинным видом.