– И никакого прогресса?

– На сегодняшний день никакого. – Он полез в свой кейс и вытащил несколько листов. – Вот, я принес это вам. Их требования. Если вам нужно что-то еще…

– Сеньорита Косс, – сказал командир Бенхамин, ткнув пальцем в ее направлении. – Она кое-что хочет попросить.

– Ах да, конечно.

– Сеньорита Косс всегда о чем-то просит, – продолжал командир. – Вообще, брать в заложники женщин – совсем не то, что мужчин. Раньше я об этом как-то не задумывался. Итак, нашим людям – свобода! Сеньорите Косс – что-то еще. Может быть, платья…

– Я ее спрошу, – кивнул Месснер, не вставая пока с кресла. – Я могу что-нибудь сделать лично для вас? – Он не стал говорить прямо, но имел в виду лишай, который с каждым днем все больше оплетал грубой красной паутиной лицо его собеседника. По всей видимости, скоро болезнь дотянется своими щупальцами до его левого глаза.

– Мне ничего не нужно.

Месснер кивнул и отправился к Роксане Косс. Бенхамин нравился ему больше двух других командиров. Месснер считал его вменяемым человеком, пожалуй, даже умным. Однако он изо всех сил старался не допускать сочувствия к нему – и вообще ко всем в этом доме, захватчикам и заложникам. Сочувствие часто мешает человеку делать свою работу. Кроме того, Месснер знал, как обычно заканчиваются подобные истории. Тут лучше ничего не принимать близко к сердцу.

Но никакие разумные правила не были приложимы к Роксане Косс. Каждый день ей что-нибудь требовалось, и командиры, которые к просьбам других заложников относились достаточно наплевательски, ей неизменно старались угодить. Каждый раз, когда она чего-нибудь просила, у Месснера начинало сильнее биться сердце, как будто именно его она хотела видеть. Сегодня ей нужна была зубная нить, завтра – шарф, послезавтра – специальные леденцы на травах для горла, и Месснер с гордостью отмечал, что они из Швейцарии. Другие заложники даже взяли себе привычку обращаться со своими нуждами к Роксане Косс. И она, не моргнув глазом, просила принести ей мужские носки или журнал для любителей парусного спорта.

– Вы слышали хорошие новости? – спросила Роксана.

– Хорошие новости здесь? – Месснер пытался быть разумным. Он пытался разгадать эту женщину. Чем она так отличается от остальных? Стоя рядом с ней, он глядел на пробор в ее волосах и думал, что, пожалуй, ничем. Кроме, может быть, цвета глаз.

– Мистер Като играет на рояле.

Услышав свое имя, Като поднялся со скамеечки и поклонился Месснеру. Раньше они не были представлены друг другу. Все заложники восхищались Месснером – как его самообладанием, так и его поистине чудесной способностью входить в этот дом и выходить из него по собственному желанию.

– По крайней мере, я теперь снова смогу упражняться, – сказала Роксана. – Я хочу быть в форме на тот случай, если случится невероятное и мы отсюда все же выберемся.

Месснер выразил надежду, что у него будет возможность присутствовать на репетициях. На одну неприятную долю секунды он ощутил нечто, похожее на ревность. Заложники, находящиеся здесь безвылазно, смогут услышать ее пение, даже если она пожелает петь рано утром или среди ночи. Совсем недавно он приобрел себе CD-плеер и все ее записи, которые только смог достать в этой стране. По ночам он лежал в своем двухзвездочном отеле, оплаченном для него Международным Красным Крестом, и слушал, как она поет «Норму» или «Сомнамбулу». Он так и будет лежать на своей неудобной кровати и созерцать покрытый паутиной трещин потолок, а они тут, в роскошной гостиной вице-президентского дворца, будут слушать «Каста Дива» в живом исполнении.

«Довольно», – сказал Месснер сам себе.

– Вообще-то я никого не пускаю на репетиции, – сказала Роксана. – Я не считаю, что кто-то имеет право слышать мои ошибки. Однако сомневаюсь, что здесь это возможно. Вряд ли я смогу отправить их всех на чердак.

– Они услышат вас и с чердака.

– Я бы заставила их напихать ваты в уши, – засмеялась Роксана. Месснер был тронут. Атмосфера в доме как будто значительно разрядилась с тех пор, как появился новый аккомпаниатор.

– Итак, что же я могу для вас сделать? – Если Гэн превратился в секретаря, то Месснер – в мальчика на побегушках. В Швейцарии он был членом авторитетной арбитражной комиссии. В свои сорок два года он сделал в Красном Кресте весьма успешную карьеру и уже лет двадцать как не занимался упаковкой продовольственных посылок или подержанных одеял для отправки в зоны наводнений. А теперь он рыскал по городу в поисках шоколада с ломтиками апельсина и звонил другу в Париж, чтобы тот прислал ему дорогой крем для век в маленьких черных тюбиках.

– Мне нужны ноты, – сказала она и протянула ему листок бумаги. – Позвоните моему менеджеру и попросите его прислать это как можно быстрее. Скажите ему, чтобы привез ноты сам, если боится проблем с доставкой. Я хочу это иметь к завтрашнему дню.

– Что вы, к завтрашнему дню – это абсолютно нереально, – сказал Месснер. – В Италии уже поздний вечер.

Месснер и Роксана говорили по-английски, Гэн тут же вполголоса переводил их разговор на японский. Отец Аргуэдас сел к роялю, не желая мешать, но страстно желая знать, о чем идет речь.

– Гэн, – прошептал он, – что ей нужно?

– Ноты, – ответил Гэн и тут же вспомнил, что вопрос был задан по-испански. – Partitura.

– А Месснер знает, к кому следует обратиться? Знает, где их взять?

Священник Гэну нравился и совсем ему не досаждал, но господин Хосокава и Като явно желали быть в курсе всех деталей разговора и требовали синхронного перевода с английского на японский.

– Они свяжутся со своими людьми в Италии. – Гэн повернулся к отцу Аргуэдасу спиной и продолжал синхрон.

Священник дернул Гэна за рукав, тот поднял руку, призывая его подождать.

– Но я знаю, где можно достать ноты! – настаивал отец Аргуэдас. – Всего в двух милях отсюда! Там живет мой знакомый – учитель музыки, дьякон нашего прихода. Он давал мне слушать пластинки. У него есть любые ноты, какие только вы пожелаете. – Теперь он уже говорил во весь голос. Отец Аргуэдас посвятил свою жизнь усердным трудам и, когда не мог найти себе оных, впадал почти что в отчаяние. Он помогал Рубену со стиркой и по утрам аккуратно сворачивал все одеяла и складывал их вместе с подушками вдоль стен. Однако душа его алкала большего. Конечно, отец Аргуэдас не мог не догадываться, что со своей услужливостью становится едва ли не назойливым, что, желая исключительно помогать, он вызывает у людей раздражение.

– Что он говорит? – спросила Роксана.

– Что вы говорите? – спросил Гэн священника.

– Ноты – здесь! Вы сами можете позвонить. Мануэль принесет вам все, что нужно! А если у него чего-нибудь не окажется, в чем я сильно сомневаюсь, то он обязательно найдет это для вас. Вам нужно только одно – сказать, что эти ноты для сеньориты Косс. Или нет, даже этого можно не говорить. Он ведь христианин. Просто скажите ему, что по некоторым причинам вам это нужно, и я вам обещаю, что он вам поможет! – Его глаза от волнения засверкали, руки он прижал к груди, словно пытался предложить собравшимся собственное сердце.