– Таська, хорошо, они засекли тебя. Могли! Но противодействие – это другое. Без подключения сильной энергии не обойтись. Или же твои аненербовцы, ещё у них когда ты была, нацепляли тебе крючков и стали за них дёргать, когда понадобилось.

– Лида, я это слышала уже миллион раз, и не от тебя! Крючок можно принять от того, кому ты доверяешь или кого ты боишься. Третьего не дано. Неужели ты не согласна?!

– Согласна, но…

– Ни одному немцу я не доверяла и ни одного не боялась, даже Гитлера. Он был мне противен до дрожи – это да… Все мои крючки приняты здесь – добровольно, с доверием и любовью.

Лида промолчала. Я знала, что ей нечего возразить, но и признавать поражение в споре не хочется.

– Знаешь, Лидок, я теперь поняла, что наблюдала действие сети, когда решила включиться в защиту английских лётчиков. Я поставила обычную нашу – сферическую, но она тут же рассыпалась. У меня прямо в глазах стоит эта картина. Видишь?

– Вижу. Сетка!

– Я тогда решила, что у нас несовместимость с английской защитой. Перестала лезть в дела союзников с непрошеной помощью и забыла. Потом даже не соотнесла со словами Линденброк!

– Что, кстати, наводит на размышления.

– То-то и оно! Принцип действия сети, я думаю, вот какой: она рассредоточивает энергию, рассеивает её. Ну, как густые кусты рассеивают ветер, даже сильный. Представила? Заодно рассеивает и внимание.

– Это убедительно. Я ещё подумаю потом.

– Я тоже, – поторопилась сказать я – и осеклась.

– Таська, то, что мы поняли про сеть, может помочь нам вылечить тебя? Как думаешь?

– Лидочка, я теперь спокойна. Я теперь уверена, что даже бессознательно не сопротивлялась выполнению своего долга. Если бы прежде точно знала, что чиста, не далась бы на операцию, но…

– Тасенька, прости, родная, я больше не могу держать, – призналась Лида.

У меня ёкнуло сердце. Я всё же до последнего момента верила в чудо.

– Пока ещё держу, ты слушай теперь. Я по-простому, без терминов.

Я кивнула. Обычно Лида любила пощеголять латынью.

– У тебя частично разрушены нервные связи между… между самым высшим отделом мозга, где ты себя сознаёшь, можешь принимать решения, руководить своими действиями, и другими отделами. Слава богу, у тебя частично сохранился самоконтроль, а речевой контроль – полностью… Это чудо. Говорят, Маргарита Андреевна перед операцией отмолила тебя, как могла… Считается, что нервные клетки не восстанавливаются и нервные связи не могут прорасти по новой. Сейчас я работаю проводником: я провожу твои нервные импульсы через себя. Таким способом я соединила отделы. Эта работа – не на тонком плане, а на физическом. Она – сама понимаешь… Чувствую себя электрической розеткой с переменным током.

Как не понимать? Тянуть с помощью тонких энергий физический уровень – каторга хуже, чем перетаскивать руками каменные глыбы.

– Но мы с тобой должны наплевать, что нервные связи не восстанавливаются, и заставить их прорасти. Только давай вместе: я одна не справлюсь. Подключись прямо сейчас. Поставь на автоматическое выполнение. Авось сработает. Лови картинку!

Мысленными образами мы с Лидой всегда обменивались легко. Я поймала живую картинку и подключилась к её реализации. Не уверена, что успела дать команду на автоматическое выполнение. И не уверена, что реализация этой команды вообще может происходить автоматически…

Лидины руки соскользнули с моей головы. Она бессильно оперлась о спинку моего стула, потом осела на пол – я почувствовала это спиной. Я сидела не шевелясь и ждала того, что считала равным смерти – нового беспамятства.

– Таська, я приду и верну тебя, мы снова будем работать. Мы победим! – пообещала Лида вдогонку моему ускользавшему сознанию.

Я смотрела на окно: большой прямоугольник, окаймлённый по периметру солнечным светом. Свет слепил глаза, но не мерк, а расширялся, заполнял прямоугольник, пространство комнаты и поглощал меня. Я не заметила, как подошла к окну. Одна створка была настежь открыта. По ту сторону стоял, прислонясь плечом к раме, Николай Иванович, как он частенько стаивал у распахнутого окна кабинета, когда в высокогорном воздухе слишком ощущалась нехватка кислорода. Николай Иванович спокойно смотрел мне в глаза.

В прошлый раз, когда я вызывала его вместе с девчонками, мы не видели его, а только знали о его присутствии и его ответах. Тогда я чувствовала, как тяжело ему даётся и пребывание в новом мире, и возврат к общению с нами, живыми.

Сейчас бывший руководитель выглядел совсем неплохо и пообщаться был не прочь. Может, потому, что моя собственная душа витала на грани жизни.

– Как вы, Николай Иванович? Привыкли? Получше теперь?

Я не задавала вопросов вслух, потому и не давала себе труда додумывать чёткие формулировки. Мысль же моя была и так предельно ясна.

– Лучше, лучше. Но не сахар. До сахара мне ещё далеко.

– Много нагрешили?

Не та была ситуация, чтобы стесняться в выражениях. В пространстве между мирами вещи называют своими именами.

– Это не главное. Я не готовился к смерти.

– Неужели совсем не догадывались? Вы же сильно прихварывали, особенно в горах. Я могла бы, но не предупредила вас.

– Я знаю, почему не предупредила. Тут нет твоей вины. Да это ничего бы и не дало: медицина ещё лет сто не научится предотвращать сосудистые катастрофы.

– Но девчонки…

Он нетерпеливо отмахнулся.

– Не в этом дело. Надо всегда готовиться: хоть одним глазком туда заглядывать – осваиваться; ну и себя помнить – откуда, и кто ты есть, и зачем ты, на сей раз, здесь.

– Помнить себя – это мне теперь не светит, – невесело усмехнулась я. – Понять бы, за какое преступление расплачиваюсь, может, удалось бы справиться: отработала бы!

За что-то дано же мне такое тяжкое испытание, как потеря памяти, разума, воли.

– Видишь ли, испытания не каждому даются для отработки. Да, есть люди, которые исправляют свои ошибки… Ну, или накапливают новые. А некоторые проходят подготовку. Курсы усовершенствования. Твой случай… Так что готовься, соратница! Тут мы свою работу сделали, а впоследствии ещё потруднее будут задачи.

– Готовиться с покалеченными мозгами? Абсурд!

– А ты вспомни задания в Школе-лаборатории. Они же не казались тебе простыми.

– Было интересно. Больно не было. Страшно не… – Я мысленно улыбнулась. – Страшно иногда было. Всё равно интересно!.. А сейчас… Бессмысленный, тягостный простой!

– Всегда интересно. Не опускай руки, делай что можешь. Смысл прорисуется раньше или позже. Ну, вспомни экзамен с Гулякой! Ведь казалось тебе, что наваждению не будет конца.

– Помню. Но на самом деле тогда было так легко!