После ужина Полина Фонтен села на диванчик возле госпожи Сент-Астье:

– Я знаю, ваш сын был очень любезен с Гийомом, – поблагодарите его от нас двоих.

Госпожа Сент-Астье откашлялась:

– Жоффруа был очень рад успехам господина Фонтена, чей талант прекрасным образом служил престижу нашей страны… И все же… Послушайте, дорогая. Полагаю, мы, женщины, должны поддерживать друг друга. Не позволяйте мужу туда возвращаться.

– Он и не собирается. А к чему вы это говорите?

– Дорогая, я ненавижу сплетни, и Жоффруа отругает меня, если я повторю то, что он доверил мне конфиденциально… Но полагаю, мой долг – предостеречь вас. В Лиме вашего мужа постоянно сопровождала одна приятельница моего сына, которая, впрочем, лучшая актриса этого континента… Заметьте, я ни на что не намекаю, просто сигнализирую вам об опасности, вот и все.

Полина сделала вид, что ничуть не обеспокоена сказанным:

– Не волнуйтесь за меня. Мы женаты уже двадцать пять лет. Гийом любит женское общество. Я сама отказалась его сопровождать. Ему нужна была переводчица, спутница. Все это вполне естественно.

– Вы не знаете, что это за женщина! Жоффруа говорит, она настоящая колдунья!.. Дорогая, мужчинам в этом возрасте доверять нельзя. Я никогда не позволяю Гектору путешествовать одному… На вашем месте я бы поговорила со своим супругом.

Чуть в отдалении Гийом Фонтен в окружении нескольких женщин разглагольствовал об испанском театре. Глядя на него, Полина думала: «Боже мой! Он выглядит таким счастливым… Стоит ли мне опускаться до этих гадостей, которые тут наговорила старая дура». Но она страдала.

Гийом чувствовал, что в его отношениях с женой все меньше и меньше близости и доверительности. В этих переменах он обвинял Полину. Он не думал, что она хоть что-то знает о Долорес, и радовался осмотрительности, с какой ему удавалось скрыть свою страсть.

Он даже не осознавал, с каким простодушным, неприкрытым энтузиазмом говорит об искусстве доколумбийской эпохи, о саванне и об Андах, с какой пылкой радостью бросается навстречу любому латиноамериканцу, оказавшемуся в Париже, не мог оценить, как странно смотрится со стороны фламенко во время концерта в Театре Елисейских Полей. Поэтому он и не мог понять, почему Полина выглядит печальной, молчит и тяжело вздыхает, когда они остаются наедине за обеденным столом. Он пытался успокоить ее, осыпал подарками, которые выбирал любовно и тщательно, но получал в ответ лишь слабую тень улыбки.

Однажды днем в воскресенье, когда выглянуло бледное ноябрьское солнце, он предложил ей прогуляться вокруг озера Сент-Джеймс. Она согласилась. Деревья уже сбросили свою осеннюю листву, и само озеро казалось мелким.

– Какую важную роль это озерцо сыграло в нашей жизни! – воскликнул он. – Оно видело нас счастливыми и печальными, юными и старыми, здоровыми и больными. Наверное, и состояние нашего здоровья можно оценивать по тому времени, которое нам требуется, чтобы обойти его.

Полина остановилась под плакучей ивой, чьи ветки трепетали в воде, и обернулась к нему:

– А сейчас? Какими мы себя ощущаем? Расстались навсегда или все еще пытаемся сохранить видимость семейной жизни?

– Я вас не понимаю, – пробормотал он.

– Я тоже, Гийом. Я не понимаю, чего вы хотите. У вас была любовница-перуанка или нет?

Изумленный и взволнованный, он на какое-то мгновение помедлил с ответом, посмотрел на воду, на небо, потом медленно произнес:

– Да, во время этой поездки я встретил женщину, которую полюбил.

– Благодарю вас за то, что, по крайней мере, ответили честно. Я решила, что если вы мне солжете, то расстанусь с вами сегодня же вечером.

Сильнейшее волнение, которое он почувствовал в этот миг, позволило ему осознать, насколько он дорожит Полиной. Ему казалось, что земля уходит у него из-под ног. Помолчав немного, они вновь зашагали рядом по тропинке вдоль озера.

– Но как вы узнали? – спросил он. – Я делал все, чтобы…

– Делали все? А ваши странные слова, наивная гордость? Каждый раз, стоило вам открыть рот, Гийом, вы просто кричали о своей любви! Все ваши друзья это заметили, это было так смешно и нелепо. Даже если бы мне не рассказали, я бы все равно догадалась.

– Но вам все-таки рассказали.

– Какой же вы ребенок! Вы дожили до таких лет и даже не знаете, что все становится известно, что злобные языки никого не щадят, а дурные вести разносятся быстро? Есть люди, которые счастливы лишь тогда, когда заставляют страдать других… Я еще из Боготы получила два анонимных письма, в которых сообщалось, что вы завели любовницу. В одном из них имелись вырезки из газет. Я не знаю испанского языка и поняла не все, но там были три фотографии, сделанные в разных местах, и на них рядом с вами находилась одна и та же юная особа, одетая каждый раз по-разному… Вот это я поняла.

Он остановился и поднял к небу трость:

– Анонимные письма! Какой негодяй мог…

– Как знать? Какой-нибудь брошенный любовник, другая женщина, ревнивый спутник или просто-напросто чудовище… Мало ли таких на свете.

– Так вот почему вы были со мной так холодны в день моего приезда!

– Я не знала, как себя вести… Я задавалась вопросом, серьезно это у вас или нет, настоящая страсть или интрижка. Я все еще надеялась. Но ваше возбужденное состояние быстро мне все объяснило. И даже возвращение домой, огромное расстояние не заставило вас ее забыть. От Алексиса я узнала, что вы караулите почту. Он даже показал мне один конверт с маркой Лимы, с вашим адресом, выведенным прописными буквами… Если она хотела таким образом отвлечь внимание, то результат получился противоположный…

Фонтену захотелось защитить Долорес, которую его жена представляла наивной и глупой:

– Нет, это не потому… э-э… не для того, чтобы скрыть почерк, просто так более четко.

– А как отвечали вы, Гийом? Мне ни разу не попадались ваши письма среди корреспонденции на отправку.

– Я сам относил их на почту через день, – сказал он, словно ребенок, уличенный в дурном поступке.

Она снова остановилась, дрожа от негодования:

– Вы это делали? Вы, который никогда ни о чем не заботится, никогда не ходит за покупками, и вы, раз в два дня… ради женщины, которую едва знаете…

– Ну не то чтобы я ее едва знаю, это моя хорошая приятельница.

– Да, конечно, мамаша Сент-Астье рассказала мне тогда, у Ларивьеров, что вы вместе путешествовали… Гийом, как вы могли вести себя так легкомысленно?

Они дошли до конца тропинки. Какой-то ребенок, проехав между ними на самокате, заставил их отодвинуться друг от друга.

– Но не думаете же вы, Полина, что я отправился в Латинскую Америку на поиски приключений. Как раз наоборот. После вашей болезни я решил навсегда отказаться от тех невинных дружеских отношений, которые, похоже, так вас огорчили. Но кто мог сопротивляться этой женщине? Красивая, молодая, талантливая, столько очарования…