И тут тигрица, которую Даниил неосторожно задел пальцем за чувствительный кончик носа, слегка — по ее меркам — цапнула его за палец. Катя вскрикнула. Хвостов сжал зубы, стараясь справиться с болевым шоком, который в ином случае мог лишить его сознания.

— Это ничего, малыш, — сказал Даниил. — Она просто меня поцеловала.

— Папа, у тебя кровь!!

— Запомни навсегда, Катя, — спокойно сказал Хвостов. — Те, кто любит, всегда кусают до крови.

— Хвостов, ты что, охренел? — подбежали сзади какие-то незнакомые Кате дядьки, зачем-то доставая из карманов неприятно пахнущие маленькие черные машинки и нацеливая их на кошку, которая стояла около решетки и явно сердилась.

— Пошли вон, — коротко сказал Хвостов.

Приятели директора страховой компании «Щит» спрятали пистолеты, которыми хотели «успокоить» тигрицу, и молча ретировались, поняв, что их вмешательство будет излишним.

— Теперь пойдем к зубру, — сказал Даниил, заматывая палец носовым платком, который сразу же стал красным от крови.

— А он… не кусается?

— Нет, Катя. Он добрый.

Хвостов схватил Катю за руку и потащил ее по дорожке зоопарка. Он уже понимал, что с ним происходит что-то странное и страшное.

Они подошли к вольеру, в котором пережевывал свою жвачку огромный беловежский бык. Хвостов левой рукой вытащил из кармана вторую фляжку коньяка и, никого не стесняясь, проглотил ее содержимое в несколько глотков. Катя молча смотрела на него, понимая, что папе больно и он должен принять лекарство. Боль была действительно адской.

Флегматичный зубр возвышался над поросшей травой площадкой, как башня. Даниил уронил платок, схватился за толстые прутья решетки, прижался к ним лицом и, роняя капли крови, — тигрица содрала с пальца кожу вместе с ногтем — сказал:

— Вот ты, папа… Ты — властелин… А я…

Он уже не видел Катю, не осознавал, что рядом с ним всхлипывает маленькая девочка, плоть от плоти его… Даниил бормотал, вытянувшись во весь свой рост, левой рукой почесывая подошедшего зубра между рогов:

— Я пойду к ней… Я ей все расскажу. Как врачу. Не как бабе, которую я хочу… Хочу так, как Адам Еву хотел после яблока и Змия. У-оу-у…

— Перед вами зубр, — услышал он голос экскурсовода какой-то подошедшей экскурсии. — Огромный бык, который жил в лесах Восточной Европы, когда наши предки…

Даниил пошатнулся, схватившись за прутья клетки, откуда на него смотрел удивленный зверь.

— Папа! — закричала Катя.

И в этот момент зубр подошел вплотную к ограждению и лизнул Хвостова в нос. Его шершавый, как наждачная бумага, язык привел Даниила в чувство. Он опустился на траву, обрамляющую клетку царя белорусских лесов, и, пряча покалеченную руку за спину, левой рукой прижал к себе трясущуюся девочку.

— Прости, Котенок. У меня… была очень тяжелая неделя. Надеюсь, ты маме не расскажешь?

— Дурак ты, папа, — произнесла, вытирая слезы, Катя.

Маме она не рассказывала почти ничего. Зато Деду она говорила все. Без исключения.

— Папа, а ты такой же смелый, как дедушка? — спросила Катя, когда они подъезжали к дому в машине, за рулем которой сидел специально вызванный человек. Есть такая служба в Москве, которая предоставляет водителей подгулявшим владельцам персональных авто, которые сами уже не в состоянии сесть за руль.

Даниила передернуло.

— Катя, а почему я всегда должен быть «как дедушка»? — тихо спросил он. — Я, сам по себе, не смелый?

— Ну… — задумалась малышка. — У тебя орденов нет. Их же за смелость дают. И у папы Миши Зыкина тоже орденов много. Он в наш садик приходил. И говорил, что…

— Ерунда это все, Катя, — сказал Даниил, выходя из машины, подавая водителю крупную купюру, забирая ключи и отмахиваясь от предложенной сдачи. — Не в орденах дело. Пойдем домой. Ты сегодня у меня переночуешь, хорошо? И забудь, что сегодня было…

— Пап, а чем кот отличается от тигра? — спросила Катя, входя в квартиру. — Только размером? Или чем-то еще?

— И у кота, и у тигра есть когти. Это очень самостоятельные звери… Мстительные… Ничем они не отличаются. Коты… Высшие звери.

Хвостов отправился в ванную, отодрал заскорузлый от крови платок, достал бинт и перекись водорода.

— Катя, помоги мне, — попросил он, сдерживаясь, чтобы не заорать от боли.

Девочка вошла в ванную и, увидев полуоткусанный палец, чуть не упала в обморок.

— Тебе больно, папа?

— Нет, — сказал Хвостов, хотя от боли готов был выть и лезть на стенку.

— Вызови врача… Папа, я же вижу, что она очень больно тебя укусила…

— Возьми эту бутылочку, доча, и вылей мне на палец. Потом я замотаю его бинтом, а ты завяжешь узелок. Хорошо?

Катя всхлипнула, но выполнила просьбу отца.

— Теперь выйди, я сделаю себе укол…

И вот тогда Катя потеряла сознание.

Хвостов схватил девочку, не дав ей удариться о ванну, и отнес в спальню. Потом вернулся, достал из аптечки шприц и сделал себе инъекцию новокаина. Переждав очередной приступ боли, Даниил прикрыл дверь в ванную, вернулся в кухню, достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и выпил. Через несколько минут он понял, что теперь сможет соображать хотя бы несколько часов. А через полчаса, после второго стакана водки, боль улетучилась. Впрочем, Даниил знал, что она вернется. И не только боль в искалеченной руке. Уже много лет, с ранней юности, у Даниила Хвостова болела искалеченная душа…

Марина никогда не предполагала, что Даниил настолько прикипел к ней душой, что сможет совершить то, что он сделал на следующий день после того, как тигрица покусала ему палец. Но не стоит забегать вперед.

Катю Даниил положил спать на кровати в спальне, сам же улегся в кабинете, запасшись изрядным количеством спиртного. Девочка повсхлипывала немного, жалея папу, и уснула, Хвостов же, проклиная на чем свет стоит все зоопарки мира, глупых тигров и себя в том числе, прилег на диван и попытался отключиться. Не получилось. Тогда он поднялся, включил музыкальный центр, надел наушники, чтобы не мешать Катюше, и выбрал диск с записями старых французских шансонье. Это его обычно успокаивало, особенно после того, как он поручал своим людям «ускорить страховой случай» — то есть помочь побыстрее отправиться на тот свет застрахованному его конторой смертельно больному человеку. Хотя он убеждал себя и своих людей, что это — самая обычная эвтаназия, легче ему от этого не становилось. Сам-то он знал, что работает на дьявола. И даже знал этого дьявола по имени.

Эдит Пиаф и Шарль Азнавур перевернулись бы в гробу, если бы узнали, кому их песни служат для релаксации. Но ни над своими вылетевшими в широкий мир песнями, ни над их слушателями они уже были не властны. Это только закоренелые романтики считают, что красота спасает мир, а шедевры искусства облагораживают падшие души. На самом деле это было не совсем так, а если говорить по-нашему, по-простому, по-пролетарски, то совсем не так. Красота и гармония всегда служили и святым и грешникам. Мало того — святые иногда изничтожали красоту, считая ее дьявольским обольщением, а грешники, настоящие воплощения Сатаны, красоту культивировали, зная, что она никого не спасет. Они хранили красоту для себя, прекрасно зная цену своим страстям и желаниям…