– Вот именно, бабуля, ни-че-го! Ты, по сути, всегда была иждивенкой. А Полина и работала, и училась. И содержала себя сама. В отличие от тебя. Так кто из вас достоин большего уважения, а, бабушка?

Александра Ивановна гордо вздернула нос.

– Я требую к себе уважения!

Стас безапелляционно объявил:

– Пока тебя уважать не за что, бабуля! И учти, я не потерплю больше вмешательства в свою жизнь. Если ты еще не заметила, то я тебе сообщаю: я вырос! Я давно уже не тот сопливый мальчуган, которого ты могла отшлепать за мелкие проказы! И отдавай мне мои ключи! Как ты их выманила у мамы, кстати?

Александра Ивановна гордо достала из шкафа связку ключей, отдала внуку.

– Твоя мать мне сама их дала!

Стас не стал оспаривать ее слова, забрал ключи, спустился вниз. И уже из машины позвонил матери.

– Мама, ты зачем дала бабке ключи от моей квартиры?

Та удивилась.

– Я ей ничего не давала. Они у меня лежат.

– Проверь!

Екатерина Федоровна пошла, посмотрела на полке.

– Они здесь. Почему ты решил, что я их отдала?

– Потому что бабушка так сказала. И у нее в самом деле есть мои ключи. Вернее, были. Я их забрал.

Вытащил ключи, внимательнее на них посмотрел. Они все были новенькие и сияющие.

– Понятно. Мама, это дубликаты. Как такое могло произойти?

– Не знаю. Я ей твои ключи не давала.

– Похоже, бабуля решила поиграть в шпионов. От твоей квартиры у нее ключи есть?

– Да.

– Забери их немедленно. Для чего ты ей их дала?

– Она их попросила один раз. Потом просто не вернула, а мне неудобно их у нее забирать. Как-никак, она моя мать.

– Значит, она пришла, когда у вас никого дома не было, нашла мои ключи, сделала дубликаты и положила оригиналы на место. И потом могла в любое время припереться ко мне домой. А охрана ее пропускала, потому что все знали, что она моя бабушка. Но я это дело прекращу.

Приехав домой, первым делом велел охране никого, кроме жены и матери, без его ведома в его квартиру не пропускать. Потом прошел по всем комнатам, озираясь по сторонам, как в чужом доме. От накатившей тоски стало плохо. Вернулся в гардеробную, нашел свадебное платье Полины, сел на пол, прижался к нему лицом и затих.

Полина устала. Почему-то за первый же день работы просто жутко устала. Субботняя встреча выбила ее из колеи, и в себя она так и не пришла. Весь субботний вечер и воскресенье просидела в отеле, никуда не выходя. Даже Анне не позвонила, хотя в Германии они регулярно говорили по скайпу.

Но сил не было ни на что. Надежда растворилась, делать ничего не хотелось. Решила все-таки встретиться со Стасом, развестись и ехать к маме. Там легче. Смена обстановки, и душа болеть перестанет. Не сразу, но все-таки.

После работы вышла из здания, сразу увидела Стаса, стоящего возле «ренджровера». Увидев ее, он шагнул к ней, замер, не говоря ни слова, просто съедая взглядом, потом подвел к машине, открыл дверцу, усадил на переднее сиденье.

Полина почувствовала, как каменеет лицо и к глазам подступают слезы.

Искоса посмотрела на Стаса. Он что, за эти полтора месяца вообще не ел? Под глазами тени, щеки ввалились, бледный какой-то. Или это плоды страстных ночей? Она непроизвольно вздохнула. Скорее всего. Что он не страдал из-за их разлуки, она более чем наглядно убедилась.

Приехали к нему. Все так же не выпуская ее руки, будто она могла куда-то исчезнуть, привел в квартиру.

– А я не помешаю? – вышло саркастично, Полина не хотела.

– Ты ничему не помешаешь, – сумрачно заверил ее Стас. – Я знаю, ты была здесь, когда я разговаривал с Диной. Ты слишком рано ушла, а то бы услышала, что я ее отругал и отправил обратно на такси.

– Вы вместе уехали, Стас, – поймала его на лжи Полина.

– Вместе, но по разным адресам. Я к бабушке, она к себе.

– К бабушке? – недоверчиво переспросила Полина.

– Да. Сказал ей пару «ласковых» слов. Это она подсунула мне эту Дину. Якобы для того, чтоб я не страдал. Видишь ли, мои страдания рвали ее чувствительное сердце.

Полина недоверчиво посмотрела на него. Страдания?

– Ты похудел.

Он пожал плечами.

– Мне было плохо. Без тебя.

Они молча смотрели в глаза друг другу, не в силах так сразу поверить. Слишком много непонимания стояло между ними.

– Но ты мне ни разу не звонил.

– Боялся услышать «нет». Так хоть какая-то надежда оставалась. – Из его уст это звучало забавно, Полина слегка усмехнулась. Такой большой, и чего-то испугался? – И ты ведь мне тоже не звонила.

– Мой телефон остался здесь.

– Но Анне ты звонила, я знаю. И я был уверен, что мне ты не звонишь, потому что не хочешь. Потому что обиделась. Но я никогда так не думал. И я знал, для чего ты взяла деньги. Мне Максимыч почти сразу сказал. Поэтому я про маму твою не спрашивал. Не хотел тебя смущать. Я же понял, ты не любишь, когда тебя жалеют.

Полина благодарно улыбнулась Стасу. Как здорово, что он ее понял и ему не нужно ничего объяснять!

– Я тоже боялась тебе звонить, – признаваться в ответ было куда легче.

– Чего? – он искренне удивился. – Ты же знала, что я тебя люблю.

– Откуда? – пришел ее черед удивляться. – Ты мне никогда об этом не говорил.

– Я тебе это каждую минуту показывал. Неужели ты думаешь, что я был бы так терпелив и нежен с любой?

Терпелив и нежен? Это так, но откуда ей было догадаться, что такой он только с ней? Он ни словом ей на это не намекал, а она никогда об этом даже не думала. Какие же мужчины и женщины разные…

Попыталась объяснить:

– Понимаешь, женщинам об этом нужно говорить. Чтоб не сомневались.

– Да? Но я тоже боялся. А вдруг бы ты посмеялась или так строго, как ты умеешь, сказала мне, что это ерунда?

Она продолжала вопросительно смотреть на него, чувствуя, как в груди что-то мелко задрожало.

– Понял. – Стас подошел ближе, почти касаясь ее грудью, и признался, не обнимая: – Я тебя люблю, только не смейся! Я, наверное, влюбился сразу, как увидел, ты мне потом несколько раз снилась. Но я упертый, если что решил, то бьюсь до победы. Но я очень рад, что Анька мне отказала. Это был, наверное, самый удачный облом в моей жизни. Потому что ты стала моей женой. Любимой женой.

И тут Полина засмеялась. Она не знала, что с ней такое, но остановиться не могла. Будто плотина, запрещающая излишний выброс эмоций, вдруг взяла и прорвалась. И все, что было внутри – страх за маму, обида, боль прошедших дней, вылилось разом, сметая все преграды.