Британский посол в России Гейнеберри, располагавший неплохой агентурной сетью, доносил, что у России не хватит сил, чтобы совершить вторжение в Индию, – ни с военной точки зрения, ни с экономической. Посла обозвали «русофилом», истерию это не уняло.

Позже о том же писал британский историк Доминик Ливен (потомок русских эмигрантов немецкого происхождения (ну, так вот у человека причудливо сплелось): «На самом деле британские страхи были сильно преувеличены. У России не было ни малейшего шанса вторгнуться через Афганистан в Индию, как это сделала армия Моголов в XV в. Европейская армия нового образца с ее сложной инфраструктурой не могла уже повторить такой подвиг и пройти сквозь Афганистан… Это было довольно нелепое противостояние, в котором и Россия, и Британия преувеличивали уровень потенциальной угрозы. Конечно, у русских было больше страхов, чем у англичан. Британская империя была мощнее, подвижнее и могла угрожать российскому ядру».

Ну и наконец, британцы так и не смогли, такое впечатление, уразуметь, что более ста лет для России стратегической целью номер один была не Индия, а Константинополь с Босфором. И Большая Игра продолжалась, порой сметая с шахматной доски пешек, а иногда и ферзей…

Сначала рвануло, правда, не в Афганистане, а в Персии. По Туркманчайскому договору Персия не только передавала России Эривань и Нахичевань, но и отдавала себя под покровительство России – не протекторат, конечно, но нечто к нему близкое. По мнению англичан, это было глубоко неправильно, и Персия нуждалась как раз в покровительстве Великой Британии, светоча парламентской демократии.

А потому – о том, как один талантливый писатель погубил другого…

В свое время английским послом в Персии был Джеймс Юстиниан Мориер, талантливый писатель, автор увлекательного приключенческого романа «из персидской жизни» «Похождения Хаджи Бабы из Исфагана» (с интересом читается и сегодня) и других замечательных книг. Как это у английских творческих людей водится (вспомним Кристофера Мардо и Даниэля Дефо), Мориер параллельно служил в еще одной конторе, ввиду врожденной скромности ее сотрудников не обремененной вывеской. Он и создал в Тегеране сеть агентов влияния и просто агентов. Подстрекаемая ими толпа фанатов напала в 1829 г. на русское посольство в Тегеране. Погибли все – и посол А.С. Грибоедов, и дипломаты, и защищавшие здание казаки, и все остальные. Спасся один-единственный дипломат невысокого ранга.

Потом заполыхало в Афганистане. Еще в конце XVIII в. он был сильной Дурранийской державой, не раз досаждавшей Индии чувствительными набегами. Но после смерти ее создателя, Ахмад-шаха Дуррани, страна… нет, не распалась вовсе, но погрузилась в хаос непрерывных внутренних междоусобиц, где не существовало ни линии фронта, ни побочных союзов – все дрались со всеми. Власть шаха была чисто номинальной, но, как писал безусловный знаток проблемы, первый британский посол в Афганистане Эльфинстон (1809): «Внутреннее самоуправление племен настолько хорошо отвечает требованиям афганцев, что на жизни простых людей никак не сказывается полный паралич королевской власти». Не окажись в Герате шаха вообще, это вряд ли бы кого-нибудь взволновало…

Однако все его терпели – такие уж стояли времена, что без властелина на престоле в золотой короне или чалме было как-то даже и неудобно. Так что шах вел активную внешнюю политику – отправлял посольства, принимал посольства, заключал договоры. Подданные, которых эта сторона жизни совершенно не касалась, относились ко всему с олимпийским спокойствием.

Потом начались резкие перемены. Тот самый Эльфинстон подписал с шахом Шуджахом первый англо-афганский союзный договор, направленный, правда, не против России, а против Франции и Персии (чем насолила Шуджаху Франция, я так и не докопался). Однако вскоре Шуджаха свергли, и он окопался во владениях Ост-Индской компании, время от времени с ее поддержки устраивая вооруженные вылазки, чтобы вернуть себе власть. Интересно, что первое время он пытался дружить с англичанами, но что-то не сложилось. В сердцах он сказал английскому политическому агенту Александру Бернсу: «Я вижу, что Англия не дорожит моей дружбой. Я стучался к вам в дверь, но вы меня отвергли. Правда, Россия слишком далеко, но через Персию она может мне помочь».

Слово с делом не расходилось. По особому указанию Николая Первого поручик Ян Виткевич, адъютант генерал-губернатора Оренбургского края В. Перовского, был послан освобождать возвращавшегося в Герат из Петербурга афганского посла. Посол решал крайне серьезное дело: просил помощи против угрожавшего афганскому шаху владетеля Пенджаба (тогда еще самостоятельное государство, не завоеванное пока что англичанами).

Скромному поручику были даны самые широкие полномочия – по существу, ему предстояло за неимением подготовленных дипломатов играть роль чрезвычайного и полномочного посла.

Поручик с заданием справился блестяще. Сначала он в Бухаре вскрыл разветвленную сеть английских шпионов и проследил ее связи с резидентом Ост-Индской компании Мейсоном (похоже, он и до этого занимался у Перовского разведкой в Бухаре). Интересно, что Виткевич все время своего пребывания в Бухаре ходил там в мундире казачьего офицера – хотя людей в европейской одежде там убивали, не особенно и раздумывая. Считал, что любые маскарады недостойны чести русского офицера.

Прибыв в Кабул, Виткевич не просто провел переговоры – заключил с эмиром Достом-Мухаммедом достаточно серьезный договор о намерениях, открывавший широкие возможности как для торговых связей, так и для помощи России Афганистану через Персию.

В Лондоне деятельность Виткевича моментально расценили как «угрожающую интересам Англии». Русский посол сообщил из Лондона, что «столица Британии приходит в возбуждение при одном упоминании имени Виткевича»…

9 мая 1838 г. Виткевича нашли в номере петербургской гостиницы «Париж» на Большой Морской с пистолетом в руке и пулей в голове. Накануне того дня, когда он получил аудиенцию у императора и должен был передать Николаю все привезенные из Афганистана бумаги. Все бумаги пропали. По одним источникам, исчезли бесследно, по другим – оказались сожженными в камине (но если и так, нет никаких доказательств, что пепел принадлежал именно бумагам Виткевича). Такие вот совпадения бывают…

Самую романтическую версию самоубийства Виткевича приводит в одном из рассказов Валентин Пикуль. Якобы к Виткевичу, поляку по происхождению, ночью явился член тайного общества, к которому Виткевич когда-то принадлежал, устыдил его за службу «русским оккупантам» и велел покончить с собой.

Версия крайне несерьезная – при всем уважении к Валентину Саввичу. Виткевич и в самом деле участвовал в деятельности одного из польских тайных обществ, но ограничивался разговорами под шампанское, а потому и наказание получил мягкое – несколько лет службы солдатом на Оренбургской линии. Там, где он после получил офицерские эполеты и адъютантский аксельбант. Вот строки из записок Виткевича о путешествии в Бухару (они, в отличие от всех прочих бумаг, сохранились), где Виткевич объясняет, что ходил в казачьем мундире, а не одевался в среднеазиатский халат и не прятался под мусульманским именем: он считал «унизительным для русского, а тем более для офицера скрываться от бухарцев под чужим именем, и что хотел сделать опыт, проложить и русским свободный путь в ханство это, доселе неприступное для всякого честного человека». Как видим, сам Виткевич считал себя не польским инсургентом, а русским офицером…