Здесь же, на конюшне, я первый раз услышала, что говорят обо мне в Башне. Наверное, я действительно была очень наивной. Я даже не поняла тогда, что речь обо мне. Сидела на кипе соломы, чувствовала себя счастливой…

Те девушки, убирающие на конюшнях, просто не заметили меня.

— Проклятье, из-за нее я проиграла сотню! — возмущалась одна.

— Думаешь, из-за нее? Я говорила, что он подождет до ее восемнадцати. Я вот выиграла! — горделиво поведала другая.

Первая досадливо фыркнула.

— Эта глупышка до сих пор считает его то ли отцом, то ли старшим братом, представляешь?

— Да ладно? Шутишь?! Она совсем безмозглая?!

— Не знаю. Говорят, очень одаренная. Князь с нее пылинки сдувает. Только дело ведь не в ее способностях, да? По крайней мере, не в тех…

Девушки рассмеялись. Я слушала, нахмурившись и недоумевая. Подслушанный разговор был странным. Он тревожил меня.

— Дева Мария, он так на нее смотрит… — с придыханием добавила первая. — Полжизни бы отдала за один такой его взгляд.

— Это точно. Даже представить не могу, на что он способен в постели. Глория орала на всю Башню, счастливица…

— Жаль, что он никогда не посмотрит на таких, как мы…

— А эта маленькая дурочка даже не замечает, представляешь?

— Спорим, он сделает это в ближайшие пару месяцев?

— Ты уже проиграла… ставлю на восемнадцатый день рождения…

Сплетницы ушли, а я пожевала соломинку, которую вертела во рту. От услышанного осталось мерзкое ощущение чего-то липкого, грязного, злого… Сплетни, слухи, домыслы — тогда я впервые почувствовала их отвратительный вкус. Болотная жижа чужого любопытства и порочного желания запустить лапы в грязное белье, насладиться позором, страданием или интимными подробностями. Мне это было непонятно и противно. Я жалела, что случайно подслушала этот разговор. И даже не поняла, что речь шла обо мне.

И осознала это лишь среди ночи, проснувшись резко и хватая ртом воздух. Видимо, во сне мой глупый разум расставил все по своим местам.

Не желая верить в свою догадку, выбитая из колеи этими ужасающими сплетнями, я спрыгнула с кровати и рванула из комнаты. Босая, растрепанная, бесконечно несчастная. Я хотела увидеть Ландара, хотела услышать его смех, почувствовать спокойствие. Правда, уже у его двери опомнилась, замерла с занесенной для стука рукой.

Попятилась, приходя в себя. Боги, что я делаю? Решила разбудить ЕГО, князя, чтобы он вытер мне сопли и утешил? Да я сдурела?

Хотела повернуться и уйти, но створка распахнулась. В его комнате горел один ночник, и сейчас свет обрисовывал полуобнаженное мужское тело. На князе были лишь свободные штаны, сидящие низко на бедрах. В руке — бокал с янтарной тягучей жидкостью. Он не говорил, лишь стоял в проеме и смотрел на меня.

И я задохнулась.

Потому что воочию увидела тот взгляд, о котором говорили сплетницы. Жадный. Раздевающий. Ждущий. В нем было столько откровенного, больного вожделения, что обожгло даже меня — совершенно неискушенную и неопытную. И я поняла, что этот взгляд не случайность, это то, что видели остальные, но что в упор не замечала я. Или просто Ландар до этого дня позволял мне не замечать.

Я попятилась, с ужасом глядя на его лицо, споткнулась, с трудом удержала равновесие и, повернувшись, бросилась бежать как ненормальная. Ожидая, что он догонит. Почти уверенная в этом. Но за спиной лишь хлопнула дверь.

Возможно, я должна была испытать что-то вроде гордости от этого открытия? Восторг? Хоть какое-то подобие радости? Возможно. Но испытала ужас. И еще разочарование. Такое обидное, детское разочарование. Я не хотела таких взглядов. Не хотела его… желания.

Утром Ландар вел себя как обычно — бесстрастное лицо, равнодушные глаза. Ни малейшего следа ночной похоти. Снова безбрежная ледяная пустошь. За пять последующих лет я даже смогла поверить, что тот ночной взгляд мне лишь привиделся…

Через несколько месяцев Полночь сбросила меня. Наверное, я сама была виновата, не сумев стать умелой наездницей. Но упала я неудачно — сломала ногу, ободрала бок. Испугаться не успела. Вплоть до того момента, как увидела лицо князя. И страх сдавил горло, мешая дышать. Нет, я боялась не за себя.

— Не трогай ее! — не знаю, что заставило меня тогда заорать.

Ион уже был радом, как и двое прислужников с носилками. А Ландар смотрел на фыркающую черную лошадь, что недовольно била хвостом и косилась своими шоколадными глазами.

— Не трогай! Я сама виновата! Сама упала! Не трогай!

Вероятно, я была не так уж и глупа…

Или, наконец, открыла глаза.

Князь приказал Иону унести меня. Я орала всю дорогу, пыталась слезть с носилок. Врач усыпил меня. Гадкая способность.

Проснулась я через два дня, с ногой в лубках, хотя боли почти не было. И, конечно, как только смогла, на костылях поковыляла к конюшням. И застыла, пораженная. Лошадей там не было, ни одной. Даже старого жеребца Ральфа, что давно уже не знал седока и лишь жевал в деннике свой овес. Старый конюх, которого я отыскала за конюшнями, был пьян, может, потому и рассказал правду. Всех лошадок увезли в тот же день. Полночь Ландар пристрелил лично, как только носилки со мной скрылись в здании.

Самого конюха я тоже больше не видела…

— Здравствуй, милая, — лошадь ответила тихим фырканьем.

Конюшни вновь наполнились год назад, Шейн одно время загорелся идеей разведения чистокровных фризских жеребцов. Остыл он к этим желаниям так же быстро, как и воспылал ими, но в денниках остались лошадки. У князя было достаточно средств, чтобы содержать их.

Я прошла вдоль деревянных ограждений, вдыхая запах. Такой знакомый и вызывающий щемящее чувство утраты. На лошади я не сидела с того дня, как сломала ногу. Как-то не было желания. И дело не в том, что я боялась падения. Совсем не в том.

Золотое сияние ударило по глазам, и я вскрикнула.

— Шейн!

— О, кого я вижу, малышка Ди, — белокурый ангел, что стоял у денника, обернулся и наградил меня сияющей улыбкой. — Что с тобой случилось? Ты чертовски сексуально выглядишь.

Я против воли рассмеялась. Шейн совершенно невозможен. Лоботряс, бабник и прожигатель жизни, харизматичный и порочный. Сердиться на него было трудно, глядя на это лицо и лукавую улыбку, хотелось улыбнуться в ответ. Видимо, поэтому парню регулярно прощались все его дикие выходки, начиная с разбитых машин и заканчивая истеричными влюбленными дурочками, что грозились покончить с собой. Правда, его последний залет оказался посущественнее.

У Шейна внешность, которой позавидует любая девушка — белые волосы волной, пухлые капризные губы, ярко-голубые глаза. И крылья — ослепительно-золотые. Я даже смотреть на них не могу, каждый раз глаза закрываю. К счастью, Шейн давно научился скрывать их.