– Засов! – буркнул старший.

– Ну, за сов, так за сов!.. – поднял кружку младший.

– Это не тост, придурок, дверь закрой на засов!

Младший скосился на выход, икнул и заявил:

– Вот допью и закрою.

Старший попробовал сострожиться:

– Ну, смотри у меня!

– Да смотрел я у тебя, – отмахнулся младший, – все как у людей…

Проблема засова забылась, эль тек рекой, и вскоре сон сморил хмельных стражей. Дверь неслышно отворилась, и в тюрьму проникла Марлен Всезнайгель.

«Рискую, как последняя девчонка, – мысленно распекала она себя. – Сначала этот дурацкий подкуп, теперь пособничество в побеге… Трудно будет остаться вне подозрений. Люди Рамштайнта умеют дознаваться… Ладно, сначала дело, потом нюни!»

Идеальная фигурка, обтянутая черным костюмом, скользнула в коридор темницы. Войдя в камеру, Марлен остолбенела: узников не было.

«Опоздала!» – эта мысль прогремела громовым раскатом.

Марлен Всезнайгель действительно опоздала. Но не в самом страшном смысле.

За час до ее проникновения в тюрьму решетка на окне темницы, в которой сидели Коля и Шлюпфриг, оплавилась и стекла по стене. На колени Лавочкину упал конец веревки.

– Это явно неспроста, – заключил солдат и вскарабкался вверх.

Окно было вровень с землей. На земле, в полной темноте, сидела Хельга Страхолюдлих.

– Скорее, Николас, у нас мало времени, – заговорщицки произнесла графиня.

– Минуточку, – ответил Лавочкин. – Только захвачу с собой соседа по камере.

– На что он вам?

– Мы почти породнились. – Коля улыбнулся. – Если честно, этот гад и украл полковое знамя.

Шлюпфриг уже принял человеческий облик. А по веревкам лазить научился еще три года назад. Оба узника ловко выкарабкались из окна. Хельга повела их на постоялый двор. Закрывшись в комнате, они принялись советоваться, что делать дальше. Решили покинуть город. Лавочкин намеревался вернуться за знаменем позже, когда устроит Страхолюдлих и Палваныча.

– Найдем деревеньку, там и поселитесь, – постановил Коля.

Вышли этой же ночью. Держались южного направления. К рассвету столица осталась за спинами беглецов. Лавочкин заглянул в заветную канаву. Спрятанного накануне ковра не оказалось.

– Кругом ворье, – в сердцах бросила Хельга.

– Вы выдержите пешую прогулку? – спросил солдат.

– Разумеется.

С первыми лучами солнца Шлюпфриг вновь стал собакой. Держа нос по ветру, засуетился, заметался по сторонам.

– Эй, Шванценмайстер! – крикнул ему Коля. – Смотри не убеги! Чтобы к вечеру был рядом с графиней и козликом!

– Хорошо, Николас, даю самое наичестнейшее слово… – и пес скрылся в желтеющей роще.

Дорога вела к горам. Они были невысоки, за ними простиралась отвесная стена – пропасть, на дне которой располагалась Драконья долина.

Вокруг раскинулись поля, перемежаемые зарослями кустов и оврагами. Деревья встречались крайне редко. Пару раз дорогу пересекали маленькие, но быстрые речушки. Лавочкин, Страхолюдлих и Дубовых переходили их по крепким мостам.

На беду, деревенек не было. Путь был почти пустынным. Встретившиеся троице дама и господин на лошадях ничем не помогли, отрекомендовавшись неместными. Коля ощутил цепкие подозрительные взгляды этих людей и на всякий случай запомнил странную пару.

Мужик, ехавший в телеге, сказал, что за следующим небольшим перевалом будет большое село.

К исходу дня странники добрались до перевала. Разбив лагерь прямо там, надудели обед и поели. Потом Коля и Хельга отдыхали, устроившись в тени валуна, а Палваныч пасся у дороги, за кустарником.

И тут Лавочкин услышал топот множества ног. Выскочив из-за камня, солдат увидел козье стадо, подгоняемое угрюмым пастухом. А где же Дубовых?..

– Товарищ прапорщик! – крикнул Коля.

Страхолюдлих присоединилась к Лавочкину. Она поняла, что стадо подхватило Пауля. Графиню объял ужас.

– Стой, крестьянин! – велела Хельга пастуху.

Аристократично-надменный голос возымел действие – мужик остановился.

– В твое стадо попал наш козлик серой масти. Ты должен был его заметить.

– Не видел я тут никого, вашество, – сварливо ответил пастух, чеша кнутом макушку. – Ни одного козла.

– Презренный вор! Ты предстанешь перед законом.

– А и предстану. Мне не трудно.

Графиня решила, что крестьянин либо действительно не заметил товарища прапорщика, либо является первостатейным наглецом. Лавочкин не отвлекался на раздумья, а искал серого с черной ленточкой козлика. Без особого успеха.

– Идем к судье! – постановила Хельга.

До деревни было около часа ходу. За это время Коля, к огромному облегчению, нашел Палваныча, показал Страхолюдлих.

– Можно, конечно, усыпить дерзкого пастуха, – процедила сквозь зубы графиня-ведьма, – но нас уже заприметили селяне, да и наказать растяпу хочется…

Солдат хмыкнул:

– Вы злопамятны, как я погляжу.

– Злопамятность – свидетельство наличия памяти, молодой человек.

Пастух загнал стадо на центральную площадь, призвал судью. Стали собираться зеваки. Через несколько минут на лобное место вышел старейший житель деревни, этакий бюргер-аксакал.

Он и вершил суд.

Выслушав суть спора, старик углубился в столь долгие раздумья, что Хельга успела десять раз пожалеть о своем желании отомстить нерадивому пастуху.

– Хорошо, – проскрипел наконец судья. – Приведите сюды козленка.

Коля указал на повязанного ленточкой Палваныча. Доброхоты из толпы подтащили возмущенно мекающего прапорщика к месту разбирательства.

– Сейчас мы отпустим животное, – продолжил старик. – Коли подойдет к стаду, стало быть, нашенский. А коли потянется к пришлым, то, значит, ихний. Главное условие: не подманивать! Кто будет уличен, тот проиграл. Отпускай!

Освобожденный козлик потряс ушками, постоял, тараща глазенки то на Хельгу с Лавочкиным, то на пастуха со стадом. И потопал к… пастуху.

Солдата прошиб холодный пот, Страхолюдлих стала бледнее обычного. Неужели подменили?

Палваныч подошел к самодовольно улыбающемуся крестьянину и со всей силы боднул его ниже пояса. Пастух согнулся пополам. Козлик гордо прошествовал к рядовому и графине.

– Таким образом, установлена правота незнакомцев, – провозгласил судья, когда смолк смех народа. – Пастух получает десять ударов палкой. Пришлые, идите с миром.