Здесь, на пляже, я встретила самый странный Новый год в своей жизни – без снега, без курантов, в толпе незнакомцев, чинных и сдержанных, будто в театре. За рекой грохотали фейерверки, пуская по ее черной глади дрожащие цветные дорожки, а здесь, на нашей стороне, узкий полумесяц берега мерцал от вспышек фотоаппаратов, тщетно бьющих в сумрачную даль. Мне и самой хотелось остановить мгновение, ощутить, что вот она, сказочная новогодняя ночь, которую ты, даже взрослый, ждешь с замиранием в груди. Но вот уже отгремело, отсверкало, и все вокруг начали расходиться, а мне до сих пор не верилось, что в шапке календаря больше не будет симметрии цифр – по крайней мере, на моем веку.

В Москве еще резали салаты, и отцовский голос в трубке казался далеким-далеким. Я уснула, так и не дождавшись, пока у них наступит Новый год; а утром открыла глаза с мыслью, что надо куда-то поехать, прямо сейчас. Купить билет на междугородний автобус и махнуть в Ричмонд или Юонвиль – куда угодно, лишь бы не сидеть тут одной. Пока закипал чайник, я вышла в сад, и меня подхватил крепкий и соленый, как корабельный канат, зюйд-зюйд-ост. Облака, клубившиеся ночью над рекой, теперь сбились к горизонту, будто кто-то размёл весь мусор с середины комнаты по углам. Лучших условий для змея и придумать нельзя.

Я ухватилась за этот повод, как за спасение, хотя до плановой съемки оставалось недели две. Быстро, как пожарный, оделась, деревянными от волнения пальцами вскрыла пачку свежих аккумуляторов, припрятанную на черный день. Сначала я сама не могла понять, почему так нервничаю и спешу, и лишь в автобусе ощутила остатки страха, задушенного этой лихорадочной активностью. Я боялась найти вешки смещенными, а дом Люка – опустевшим на праздники. Но мне нужно было быть там.

Западный Хобарт встретил меня оживлением и вкусным запахом дыма, текущим от общественных жаровен: видно, народ здесь не привык засиживаться допоздна в новогоднюю ночь и теперь спешил насладиться солнечным выходным. На лужайке стадиона подростки гоняли звонко шлепавшую о ладони кожаную дыню. Соседние улицы были полны припаркованных машин: из одной выгружали детскую коляску и корзину для пикников, из другой – пару коротконогих вертлявеньких собачек. В новых недостроенных кварталах, выше по склону холма, было не так людно, разве что в палисаднике дома с трещиной копался длиннобородый дедок, похожий на перезрелого рокера. Я сняла рюкзак и взялась за работу, отметив попутно, что ближайшая вешка на вид прямая, как спина военного. Может, зря я так переживаю? Вон желтеет за сетчатой оградой бок дремлющего экскаватора. Район расширяется, кладут коммуникации, на месте щитовых развалюх строят каменные виллы с видами на город – неудивительно, что склон немного поехал. Деревьев тут много, чтобы почву держать. Стояли дома сто лет, и еще простоят. Я улыбнулась широкогрудой, волчьего окраса лайке, тянувшей на поводке худенького азиата. Глаза у собаки были разные – один карий, другой голубой – и эти странные глаза неотрывно следили, как оживает, сделав вдох, могучее тело змея.

– Эй, – произнес кто-то, и я не сразу сообразила, что окликают меня. – Вы бы играли лучше в парке. Здесь жилая зона.

В голосе старого рокера не было угрозы, хотя зажатые в кулаке садовые ножницы придавали ему воинственности. Вблизи он оказался не таким уж старым: жидкие волосы, собранные в хвостик, были темными, лишь в толстовской бороде блестели седые пряди.

– Я не играю, а работаю. Я сейчас уйду, не волнуйтесь.

Ветер сегодня был отменный: змей поднялся со второго рывка. Проверив настройки фотоаппарата, я закрепила его на рамке и пристегнула карабин к туго натянутому лееру.

– Эй, – повторил рокер уже настойчивей. – Вы что делаете?

Вопреки ожиданиям, моя стандартная отговорка про университет не произвела на него никакого впечатления.

– Вы не можете тут снимать, – он ткнул пальцем в камеру. – Это нарушение частной жизни.

– Да никто не увидит ваши дома, это же аэрофотосъемка, с большой высоты.

– А мне плевать, – он повысил голос. – У вас есть разрешение? Нет? Тогда убирайтесь.

Он пьяный, сказала я себе, или обдолбанный. Мало ли, кто как встречает Новый год. Нечего с ним разговаривать, надо работать. Я размотала катушку, отпустив в небо нетерпеливо рвущегося змея, собрала рюкзак и тут заметила краем глаза, что мы на улице не одни. Только зевак мне не хватало.

– Еще раз вас тут увижу, – донеслось сзади, когда я стала подниматься в гору, – вызову полицию.

Кто-то хихикнул у моего плеча. Я коротко обернулась – это была длинноволосая девица в обтягивающей маечке.

– Не обращайте на него внимания, – сказала она с неожиданным дружелюбием и припечатала в адрес рокера эпитет, которого я не поняла. – А что, там и правда камера? И снимает по-настоящему?

Она поравнялась со мной и запрокинула голову.

– Да, всё настоящее.

– Класс!

Встретившись со мной глазами, она улыбнулась, широко и совсем по-детски. Подкрашенные ресницы и губы прибавляли ей возраста, но я узнала ту школьницу в коротком форменном платье, которую встретила здесь два месяца назад. Теперь, с близкого расстояния, их сходство с Люком не вызывало сомнений. Его образ, уже утративший четкость в моей зрительной памяти, проступил из пустоты, будто с фотобумаги, опущенной в ванночку с проявителем. Он точно так же улыбался, напевая мне валторновую партию из «Тиля Уленшпигеля»; и точно такой же, мягкий на вид бугорок появлялся между густыми темными бровями, когда он задумывался или внимательно слушал кого-то.

– А такое, э-э-э, устройство – его, типа, можно купить?

Напряженный интерес на лице девочки сменился разочарованием, стоило мне упомянуть нашу с Ленькой инженерную самодеятельность; и всё же взгляд ее, как намагниченный, тянулся к моей поясной сумке, из которой торчала антенна передатчика. Казалось, она вот-вот попросит что-нибудь нажать или подергать.

– У вас акцент, – сказала она ни с того, ни с сего. – Откуда вы?

– Из России.

– Вау! – восхищенно протянула девочка, точь-в-точь как героиня американских фильмов. – Но это же так далеко! Вам, наверное, ужасно одиноко здесь. А хотите, приходите на какой-нибудь праздник, фестиваль…

– Какой, например?

– Ну, их много бывает всяких. Мы в школе играем спектакли… но только сейчас каникулы, – добавила она и сама, кажется, огорчилась. – А! Вы теннис любите? Тут на следующей неделе турнир начинается, международный. Мы с папой хотели сходить, раз все равно в городе торчим…

Она действительно сказала это – «мы с папой»? Она приглашает меня? Я представила, как сижу рядом с Люком на скамье стадиона, и разгоряченное людское море бушует вокруг. «Какой удар!» – преувеличенно громко восклицаю я и в порыве азарта касаюсь его руки. При одной мысли об этом кончики пальцев стало покалывать.

Змей дергал за пояс все настойчивей, как собака, зовущая хозяина гулять. А может, он хотел увести меня прочь – к работе, к бесплодным и безопасным грезам, которые рано или поздно исчезнут. Наивное радушие девочки открывало передо мной бездну возможностей, и при взгляде в эту бездну кружилась голова. Он ведь наверняка узнает меня. А если рядом окажется жена? Нужно ли мне вообще это знакомство, это сближение?