– Ну? – замирает.

– Ты моя, – с этим хрипом чересчур много эмоций выдаю. Понимаю это. Оглушают они. Самому ведь нутряк бомбят. – Моя, блядь. Слышишь, Дикарка? Что ответишь?

Перебор, сука. Перебор! Но как забрать назад?

Может, она не услышит? Или проигнорирует, как часто делала раньше?

Но стоит ей отозваться, меня еще сильнее таскает.

– Не знаю… – шепчет отрывисто. – Не знаю, что тебе ответить.

Что значит, не знаю? Что?!

– Согласна? Да или нет? Третьего не дано.

Из последних сил заворачиваю раздробленное нутро. Собираю, как в кулак, в ожидании ее ответа. Не дышу практически. И не двигаюсь. Концентрация высшей степени. Не дай Бог, «пропустить» сейчас. Разорвет же.

Грудь Дикарки вжимается в мою, давит прилично – настолько глубокий вдох она совершает. Готовится отвечать, а я готовлюсь принимать. Цепенеем двусторонне. Только сердца сталкиваются.

– Да, Чарушин. Твоя.

Думал, что тяжело будет отрицание услышать. Но… Мать вашу, ее положительный ответ раскатывает не меньше. Выбивает из самых дальних уголков столько всего, что я сам охреневаю.

Сказать, естественно, ничего не могу. Просто смиряюсь с растущим за грудиной тремором. Перетряхивает на двенадцать баллов, блядь. Обвалы, разруха и армагеддон по факту. Стерпеть бы… Мать вашу, главное, внешне не выдать. Потому как, куда уж больше заряжать?

Едва удается вдохнуть, хватаю Дикарку за руку и тащу на улицу. Она не упирается. Практически сразу подстраивается под мой темп.

На ходу снимаю блок с бавары[4], открываю пассажирскую дверь и помогаю Лизе заскочить. Никакой излишней услужливости, просто горю нетерпением, поэтому тороплюсь.

В дороге собираюсь с мыслями, возвращаю себе самообладание, вспоминаю, как должен себя вести.

Полная консервация. Вакуум. Тишина.

Первый раз трахаю ее в гостиной. Сдаюсь, но не признаюсь себе, когда Лиза выбирает ту самую свою любимую позу – на столе, лицом ко мне. В глаза смотрит, зацеловывает шею и плечи, обнимает. Все, что я успел закатать, мутнеет, набухает, вскипает и начинает проситься наружу, рискуя сорвать все заплаты вкупе с крышей.

– Мне так хорошо, Артем… Так хорошо… Я тебя… Тебя… – чешет одуряюще. – Скучала…

Шумно тяну воздух и, опуская голову, зажмуриваюсь. Толкаться не прекращаю. Нет ничего лучше того, чтобы двигаться внутри ее тела. Я не могу против этого бороться. Дыхание учащается, становится громче, грубее и отрывистей. Еще плотнее смыкаю веки и газую дальше.

Пока не чувствую спазмы оргазма Дикарки. Тогда замедляюсь, подстраиваюсь и продолжаю дотрахивать в тягучем темпе. Открывая глаза, наблюдаю за Лизой визуально. В такие моменты все страховочные канаты теряю. Не могу себе отказать. Не могу. Душа с ее душой поет. Поет, и я, блядь, ни хрена с этим поделать не способен.

– Ты моя… Моя… – снова накрывает гребаное чувство собственности.

Попросту зверской жадностью захлебываюсь и начинаю бурно кончать. Длится это, конечно же, долго. И на том не заканчивается. Едва вынимаю член, нутро рвет новый приток голода. Наклоняясь, ловлю губами торчащий сосочек. Именно так эту часть тела лишь у Дикарки хочется называть. Вся она такая… Нежная, милая, чистая, моя… Исключительно моя. Ведь только со мной была. А я хочу еще больше.

Кусаю. Всасываю. Заставляю дрожать.

А затем, с хриплым выдохом отрываясь, резко стягиваю со стола и разворачиваю спиной. Скользнув пальцами между ног, проверяю, сколько слизи киса со своим оргазмом напрудила. Много – издаю утробный рык. Собираю и тяну вязкую природную смазку вверх. Давлю пальцем в сморщенное, но не менее нежное колечко ануса.

Дикарка содрогается и цепенеет.

Ловлю в зеркале ее ошеломленный взгляд. Отзываясь на реакцию, довольно ухмыляюсь. Наклоняюсь, накрывая спину и вжимая всем весом в столешницу.

Не разрывая зрительного контакта, порочно хриплю на ухо:

– Хочу сюда.

Пора. Новый уровень.

Для меня мы – не просто секс…

© Лиза Богданова

– Хочу сюда.

Это заявление, взгляд, весь вес Чарушина и давление непосредственно там, куда он так желает попасть… Меня то ли расплющивает, то ли просто тотально дробит. Кажется, что плавлюсь. Растекаюсь, теряя физическую форму, не имея возможности препятствовать хотя бы зрительному воздействию.

«Вседозволенность…», – всплывает в моем пошатнувшемся сознании.

Вот она. Снова. Чарушин горит потребностью поиметь меня всеми известными способами. Утвердить свое право во всех уголках моего тела.

Что же чувствую я?

Страх. Впервые он оказывается сильнее остального скопища эмоций.

– Я не могу, – выдыхаю рвано, не сдержав панических ноток.

Отчаянно дергаюсь, чтобы выбраться из-под Артема. Он подается. Раньше, чем я рассчитываю. Боялась, что придется сражаться физически. Однако нет. В этом необходимости не возникает. Артем меня отпускает.

Оказываясь с ним лицом к лицу, вздрагиваю.

– Я не могу, – повторяю громче и гораздо эмоциональнее.

Эмоциональнее, чем все, что я до этого перед Чарушиным обнажала. Он же крайне внимательно за моим срывом следит. Обычно ведь делает вид, что плевать ему на мои чувства. Но сейчас интерес не таит.

– Почему? – спрашивает невозмутимо, в то время как мое дыхание, подгоняемое эмоциями, продолжает идти на подъем.

Впивается взглядом еще ощутимее.

– Потому что… – чувствую, как меня окончательно разбивают нервы. Голос, как и все тело, дрожит. – В моем понимании – это противоестественно, грязно и греховно.

– Греховно, – хмыкает с какой-то издевкой. – С этим ты точно поздно спохватилась.

– Что ты имеешь в виду? – уточняю взвинченно.

Артем небрежно пожимает плечами и снисходительно качает головой. Такое чувство, что намеренно оставляет мой вопрос без ответа.

– Собирайся тогда. Отвезу тебя домой.

Столбенею, в то время как грудь распирает и обжигает эмоциональными взрывами. Еще такого не случалось, чтобы Чарушин насытился за один раз… Боже, конечно же, он не насытился! Не спадающая эрекция тому подтверждение.

Я оказываюсь перед сложным выбором. Сбежать или попытаться понять его? Решение всплывает, как только я перевожу дыхание и даю себе время успокоиться. Сразу после этого осознаю: все мои эмоции – это лишь отголоски тех постулатов, что мне навязывала семья.

– Почему ты хочешь именно так? – заставляю себя задать этот вопрос.