– Вы знали Исмаила?

Петра почувствовала приятный сладкий аромат духов. Сама она ничем подобным никогда не пользовалась, только дезодорантом без запаха. В лаборатории это запрещается. Она протянула руку и представилась.

– Нет. Я познакомилась с ним только после того, как он заболел. Он… меня это потрясло. Я не хотела мешать вам.

– Вы знаете, от чего он умер?

Женщина повернулась к ней.

– Нам выдали только урну. Почему они сожгли его?

Петра покачала головой.

– Я не знаю.

Женщина посмотрела на нее, и Петре стало стыдно за ложь.

– Вы не мешаете, – сказала та.

Ворон вернулся. Блестяще-черный, он кружил над ними в ярко-голубой небесной вышине.

Петра сняла шаль, свернула ее и положила на нагревшуюся от солнца крышу машины. Стала проверять мобильный, вдруг кто-то пытался ей дозвониться, и поэтому не заметила черную «Ауди», пока та не поравнялась с ней. Затемненное стекло беззвучно опустилось, и в окне показалась крысиная морда мужчины.

– Помни о своем обещании, – сказал он, приложив указательный палец к губам.

Петра не узнала его. Но она сразу поняла, кто его послал.

Сейчас

Вот и пришла зима. На разломанном дереве только кора крепила к стволу ветку, упавшую в реку. Там она крепко примерзла, согнувшись дугой. И дерево, и лед были покрыты толстым слоем снега. Посередине реки Акерсэльва оставалась только узкая полынья. Фредрик Бейер взглядом следил за журчащей водой. Внизу, у моста Саннербруэн, река расширялась, и там, в глубине гранитного свода, висели сосульки величиной с палец в ожидании потепления. И только тогда они начнут расти и становиться большими, пока под своей тяжестью не оторвутся и не поплывут к водопаду, который только называется Верхним, а на самом деле находится на двести метров ниже, и там разобьются.

Пешеходная дорожка была почищена и посыпана. Сугробы желтели от мочи. Фредрик замерз, но не торопился идти. Он знал, что его ждут в квартире Леонида Гусева. Кафа Икбаль, Себастиан Косс и Андреас Фигерас. Но Фредрик мерз и не двигался с места.

Почему Андреас не ответил тогда, когда они звонили?

Водитель эвакуатора никак не мог найти их, и Андреас пошел его встретить. В шуме мотора он не услышал звонок.

Фредрик набрал в ладонь снега и начал мять его. У него не было никаких причин не верить Андреасу. Никаких, кроме тлеющего неприятного ощущения.

Было и еще кое-что. Пока Кафа стояла, склонившись над ним в коридоре, ее шарф соскользнул. И он точно знал, что увидел. Сине-желтые синяки на ключицах и шее. Когда он спросил, она засмеялась. Сухим холодным смехом. Он даже не помнил, что она тогда ответила. Какой-то несчастный случай.

Фредрика знобило, но не из-за холода. Его трясло, потому что он боялся. Самого себя. Неужели он теряет хватку? Та ночь с таблетками. В ту ночь над ним кружились звезды снов и страха, реальности и тоски. Он лежал на улице. Свет от фонарей превратился в капли дождя, или пепел, или снежинки, они смешивались с его потом, растекались по коже и затекали в нос и рот, а он втягивал носом и слизывал все это с усов и уголков рта.

Неужели он больше не может отличать правду от лжи? Факты от фантазий? А что, если Кафа и Андреас говорили правду? И сомнения – всего лишь эхо его запутавшегося разума?

Фредрик со всей силы бросил комок. Снежок со шлепком попал по ветке, и весь снег осыпался на замерзшую реку.

Фредрик натянул бахилы на резиновом коврике, положенном у входа в квартиру. Кафа ждала в гостиной вместе с Коссом. Инспектор посмотрел на него и прикусил нижнюю губу.

– Икбаль рассказала, что это ты позвонил? И угрожал пойти к прессе, чтобы заставить людей из разведки встретиться с нами?

Зачем Кафа рассказала ему об этом? Фредрик сделал вдох через нос и приготовился к выволочке.

– Я не угрожал. Я именно так и собирался сделать, – проворчал он.

Косс только поднял ладони.

– Хорошая идея, – сказал он. – И начальник Неме тоже так думает.

Кафа самодовольно улыбнулась. И махнула рукой, подзывая Фредрика к дивану. На потертой диванной подушке лежал кусок белого полиэтилена, а на нем – фотография.

– Она была зажата между двумя книгами на полке, – сказала она.

Опять та девочка. Фредрик узнал желтизну и блеклые цвета на снимке. Но это был не портрет девочки, а общая фотография класса. Около двадцати мальчиков и девочек выстроились у доски, исписанной рядом чисел и кириллических букв. Над доской висела фотография. Михаил Горбачев. Лидер СССР с 1985 года и до распада страны шесть лет спустя. Одна из учениц жирно обведена черным фломастером. Это была она. Девочка с фотографии «Калипсо».

– На ней та же одежда… – медленно произнес Фредрик.

Кафа показала на расплывшуюся от времени печать в нижнем углу фотографии. Там было написано кириллицей: Заозерская школа 289. Фредрик непонимающе уставился на нее.

– Заозерская школа 289, – прочла она.

– Заозерская?

Кафа кончиком языка облизала верхнюю губу.

– Заозерск – город недалеко от Мурманска. Небольшой, примерно десять тысяч. До перестройки назывался просто Мурманск-150. Закрытый город.

– Закрытый город?

– Тот, в который имеет доступ только авторизированный персонал. Поскольку Заозерск – место проживания личного состава российского Северного флота. Ее родители, по крайней мере один из них, должны были быть военными.

Фредрик снял очки. Протирая их рубашкой, подумал о мужчине, лежавшем в соседней комнате с собственными мозгами во рту.

– Гусев был генералом… мог он… мог он быть ее отцом? Может быть, поэтому он хотел в Норвегию? Чтобы… – От антидепрессантов мысли спутались. Он с силой моргнул и начал заново. – Эти морские егеря, угодившие на чужую территорию. Может быть, они что-то сделали с ней?

Кафа в сомнении покачала головой.

– Зачем ему обводить на снимке собственного ребенка?

Да уж, зачем? Но зачем тогда кому-то убивать Леонида Гусева? Информация, имеющая важное значение для королевства, как сказала Юдит Йедде. Но что такого мог знать российский генерал в отставке, что могло быть настолько важным, что на кон была поставлена человеческая жизнь? Что, если Гусев приехал сюда не для того, чтобы передать секретную информацию, а с каким-то заданием? Заданием лично от себя? Или от кого-то еще?

Фредрик повернулся на звук шарканья бахил по ковру и увидел Андреаса. Тот был как обычно безукоризненно одет, но бледный, и Фредрик понял, что он уже заходил в комнату с покойником. Он посмотрел Андреасу в глаза. Было ли… было ли в них что-нибудь? Уклончивый взгляд, какие-то признаки раскаяния за то, что оставил коллег в беде?