Андреас дружески хлопнул Фредрика по спине.

– Все нормально?

Фредрик сглотнул.

– Это не первый визит Гусева в Норвегию, – сказал Андреас. – Он подавал на вид на жительство еще восемь лет назад. И тогда получил отказ. И о нем ничего не было слышно до прошлого лета. Когда он по новой запросил разрешение.

– Значит, он приехал летом?

Андреас покосился на Кафу, которая задумчиво покачала головой.

– Мы думаем, что раньше, – сказала она и отодвинула снимок в сторону. Под фотографией класса лежал конверт, без адреса, только с краткой надписью. «Итоговая зарплата, апрель – май. Джавад».

– Джавад?

– Да хрен его знает, – сказал Андреас. – Но очевидно одно, что Гусев работал на какого-то Джавада, и тот пишет по-норвежски. Там еще осталась пара сотенных купюр. Конверт лежал в словаре в спальне.

Опять пошел снег. Крупные, мягкие как шелк хлопья ложились на улицы и на людей, и когда Себастиан Косс завел свой «Мерседес СЛС АМГ», снежные кристаллы быстро растаяли на блестящем капоте.

Фредрик постучал по стеклу.

– Есть место? – буркнул он.

Косс непонимающе помотал головой и чуть приоткрыл окно.

– Бейер?

– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

Инспектор уставился на Фредрика с таким видом, будто он только что угостился едой из его тарелки. Через мгновение дверь «крыло чайки» у пассажирского сиденья поднялась.

– Бейер? – инспектор повторил вопрос, пока они разгонялись вниз по Маридалсвейен.

– Педер Расмуссен. Я хочу, чтобы мы установили за ним слежку. В связи с этим делом.

– Расмуссен? Из того дела, над которым работает Франке? Тот, что избивает жен?

– Колотит и убивает жен, и бьет детей.

Фредрик рассказал о фотографии, которую он увидел в подвале Морениуса.

– Андреас думает, что я ошибаюсь. Что я… вижу связи, которых нет. Но послушай… Первая жена Расмуссена была русской. Он убил ее восемь лет назад. В то же самое время Гусев запрашивает вид на жительство в Норвегии. Этой весной Расмуссена выпустили из тюрьмы, а пару месяцев спустя Гусев снова запрашивает вид на жительство. Теперь Гусев убит, а Расмуссен исчез. Я думаю, тут есть связь.

Ремень безопасности натянулся на груди, когда Косс затормозил на красный свет. Он усиленно забарабанил пальцами по звезде на руле.

– Какая связь? – спросил он. Не враждебно. Но и не дружелюбно.

В мысленных построениях все было так складно. Фотография, которая попалась ему на глаза в подвале. Свидетель, вдова в доме Морениуса, которая видела мужчину, похожего на Педера Расмуссена. Связь с Россией и совпадающие отрезки времени.

Только когда Фредрик назвал весь ряд косвенных улик, он увидел, как неубедительно все это прозвучало. И понял, что сознательно добавил кое-что от себя. Интуицию. Чувство, настаивающее на том, что он не принимает желаемое за действительное. Фредрик представил перед собой Якоба. Иногда сын откладывал ноты в сторону. Закрывал глаза и позволял пальцам просто скользить по струнам альта. И тогда гармонии находили сами себя.

В этой теории тоже была гармония. Мелодия, звучавшая так хорошо, что никак не отпускала.

Себастиан Косс был юристом. И как никто знал, что в суде часто поют фальшиво.

– Бейер. Я не говорю, что ты ошибаешься. И не говорю, что ты прав. Но ты должен дать мне что-то большее.

Фредрик откинул голову на неудобный подголовник.

– Я знаю, – простонал он. – Дай мне немного времени. И пожалуйста, не говори ничего Андреасу.

– Последний шанс, Лангеманн[26].

Беттина встала за спину Фредрика, сидевшего на кухонном стуле, и сильными пальцами начала массировать его шейные позвонки. Фредрик откинул голову назад, наслаждаясь мурашками, побежавшими от расслабления мышечных зажимов. – Уверен, что тебе нужно работать? В субботу?

Она приоткрыла полотенце и наклонилась над ним. Длинные ногти с фиолетовым лаком похотливо и болезненно вонзились в кожу плеч и вдоль рук. Фредрик почувствовал ее горячее дыхание на своем затылке, а на плечах – ее маленькие груди, еще пышущие жаром после душа. Она пахла желанием и «Тимотеем». Беттина зубами потеребила его волосы, провела ладонями по его голой груди и скользнула пальцами ниже.

– Беттина, Якоб же здесь…

Она вонзила передние зубы в его темя и это было уже не ласково.

– Ну ладно. Тебе же хуже. Мы с Кресус пойдем на лыжах. Так что работай хоть до смерти.

– Могу отвезти вас, – предложил Фредрик. – В «Воксеносене» будет конференция Вооруженых сил, у Холменколлена. Высажу вас у Фрогнерсетерен.

Когда-то Беттина говорила, что Фредрик дает ей в постели все необходимые тренировки. Теперь, очевидно, ей стали нужны гоночный велосипед, горный велосипед, абонемент на бикрам-йогу и набор смазок для лыж в подвале.

Фредрик проводил ее в коридор и попытался поцеловать перед тем, как она пошла подготовить лыжи. Она уклонилась от поцелуя. Он задержался в коридоре и стал слушать. Якоб репетировал, оставив дверь приоткрытой. Он играл то самое произведение, которое собирался исполнять на рождественском концерте. Медленная, красивая, тонкая и жалобная мелодия.

Фредрик тихо открыл дверь. Сын сидел к нему спиной. Он должен будет выступать на концерте вместе с бывшим студентом академии, роялистом или как там это называется, с парнем, играющим на рояле, и Якоб слушал аккомпанемент в наушниках. Они плотно прижимали темные кудри к большой склоненной голове, качающейся в такт с музыкой, и Фредрику показалось, что сын поразительно красив.

Сын, должно быть, почувствовав взгляд отца на затылке, отложил альт на кровать, снял наушники и повернулся.

– Слушай, па..

– Да?

– Сходим на концерт?

Фредрик даже не сумел скрыть удивления.

– Да… Что за концерт?

– Лоуренс Пауэр. Он будет играть в Концертном зале.

Лоуренс Рейнхолдс, Лоуренс Ферлингетти, Дональд Лоуренс и «The Tri-City Singers»… Фредрик покопался в памяти, но был вынужден сдаться.

– Он играет на альте.

Конечно.

– Охренительно круто.

– Это не очень хорошее слово…

– Он играл во всех крупных филармониях. С Лондонским Симфоническим оркестром, Оркестром Английской палаты, Бергенской филармонией, Королевской Стокгольмской филармонией. Он такой…

– Охренительно крутой, – закончил за него Фредрик.