litbaza книги онлайнСовременная прозаФорсирование романа-реки - Дубравка Угрешич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 55
Перейти на страницу:

Непонятно почему Трошин вдруг вспомнил историю про человека, который, боясь смерти, все время трясся от страха за свою жизнь, а потом однажды почувствовал, что настолько устал от этого, что прыгнул с моста в реку. Все перепутанные нити жизни Трошина, как от прикосновения волшебной палочки, натянулись и начали наматываться на одну-единственную мысль. Сабина.

Трошин целовал ее все более страстно. Сабина, наслаждаясь во сне, шептала непристойности. По-русски. Эти слова, произносимые с иностранным акцентом, вызывали у Трошина неприятное чувство. Он целовал ее так страстно, как будто хотел поцелуями заглушить его. Сабина шептала слова и расползалась по швам. «Повтори, повтори еще раз», – хрипло твердил Трошин. Сабина повторяла, страстно стонала в полусне. Трошин, который испытывал то опустошенность, то наслаждение, перелез через ограждение моста, посмотрел в глубину, гладкую и блестящую, как зеркало, и, прежде чем прыгнуть, прошептал:

– Да, Сабина, да…

JEUDI, le 8 mai
1

Трошин внимательно рассматривал лицо на фотографии в паспорте. В основных чертах оно совпадало с его собственным. Цвет волос, овал лица, цвет глаз… Мужчина на фотографии был несколько моложе Трошина. Однако Трошин не мог определить, какой он, этот Ганс Майер – глупый он или умный, добрый или злой. Как будто с этого лица волшебным образом было стерто все, что могло бы о нем рассказать. Потом Трошин отложил паспорт и подробно изучил билет на поезд, затем адрес и номер телефона Сабины, написанные ее детским почерком, хотя их-то он знал наизусть. Argentinierstrasse 66, повторял он шепотом, и ему казалось, что с этими шуршащими «ш» и перекатывающимися «р» из него улетучивается весь страх, накопившийся за жизнь. Каждый раз, когда он проводил кончиками пальцев по обложке паспорта или в сотый раз останавливался взглядом на билете, откуда-то из живота поднимался и обручем сжимал его горло страх. Он вспыхивал и гас наподобие московской неоновой рекламы «ГОССТРАХ». Argentinierstrasse 66…

Трошин очнулся от звука телефонного звонка. Он немного подождал. Телефон продолжал звонить. «Argentinierstrasse 66…» – шепнул зачем-то Трошин и поднял трубку.

– Алло? Юра?

– Да…

– Что с тобой? У тебя голос какой-то странный. Слушай, я могу зайти к тебе?

– Нет. Извини, я как раз…

– Знаешь, Юра, так не годится!

– А в чем дело?

– Насколько я знаю, мы с тобой приехали вместе!

– Ну так и что?

– Вчера я был в нашем консульстве. Там тобой интересовались. Они не очень-то хорошо посмотрели на то, что ты не пришел.

– Я не мог.

– Что, неужели эта австрийка действительно тебя окрутила?

– Нет.

– …Юра, я хотел тебя предупредить, чтобы ты был поосторожнее с этим интервью. Знаешь, эти, на Западе, могут вывернуть наизнанку каждое слово. Припишут тебе такое, чего ты и не думал говорить. А потом доказывай, что ты не верблюд. У Бондаренко были из-за этого проблемы, помнишь?

– Я не давал никаких интервью. И мне нечего доказывать.

– А она как, ничего?

– Кто?

– Австриячка?

– Иди ты к черту, Витя!

– Ладно, старик, не злись!

– Все в порядке.

– Вчера тебя не было на дискуссии. А мы потом ездили на фабрику. Я взял на твою долю пакет. Знаешь, то, что тебя не было, это тоже не все поняли! Хозяева меня спрашивали, где ты.

– Мне очень жаль…

– Сегодня прием. Ты, как я понимаю, не пойдешь? Ладно, когда встречаемся, чтобы ехать в аэропорт?

– В три. Внизу, в холле.

– Хорошо. Погоди, погоди… Слушай, у тебя от суточных ничего не осталось? Ну, просто я подумал… ты все время был в номере, ничего не тратил, вот я и решил…

– Нет.

– Хоккей! Нет проблем! Это я на всякий случай.

– Ладно, Витя, увидимся позже.

Трошин положил трубку и с облегчением вздохнул. Он лег на кровать и закурил сигарету. «Хоккей», сказал Витя. Так бы мог сказать и его сын Алеша. «Хокеюшки». Пока что все «хо-ке-юш-ки»… Страх неожиданно исчез, словно его и не было. Еще есть время принять решение. Поезд на Вену или самолет на Москву. Однажды он уже был в похожей ситуации. Тогда он выбрал самолет на Москву.

В тот раз дело решил инфаркт, случившийся у Маркова за день до вылета, и Трошинское «приличное» (именно так они и сказали) знание английского. Грушко, Темин, Флора и он полетели на пять дней в Нью-Йорк. Петя Темин тогда слинял. Исчез в уличной толпе. Навсегда. Но Флора Семенова – глава делегации, жена генерала Семенова, известного автора военных романов, даже несмотря на это, не потеряла места директора издательства.

В первый день было что-то вроде литературного вечера в советском посольстве в Вашингтоне, назавтра они посетили два нью-йоркских издательства, третий день провели в Пен-клубе на Пятой авеню, видели живьем Norman'a Mailer'a и John'a Updike'a, а на четвертый день Трошин не смог преодолеть искушения и извлек хорошо запрятанную бумажку с адресом и телефоном Саши Либермана, который эмигрировал по «израильской визе». По глупой инерции «советской» осторожности он позвонил ему с улицы, из телефона-автомата… «Господи, Юра, неужели это ты?! Просто невозможно поверить! Повтори еще раз… Да, мы все здесь!.. Fine, just fine! Ирка! Ирка, представляешь, Юра здесь! Скорее бери такси! Скорее! Да!»

Сашино возбуждение передалось и Трошину. Бессмысленно повторяя про себя Сашины слова «fine, just fine», которые, скользнув в ухо, глупо застряли там, он схватил первое же такси (Madison Street, please!). Вид нью-йоркских улиц, мелькавших за стеклом, путался у него с видами улиц Москвы, и Трошину вдруг показалось, что между этими городами вообще нет никакой разницы и он просто спешит к старым друзьям на одну из обычных пьянок.

Саша и Ира топтались перед подъездом желтоватого кирпичного дома, который тоже ничем не отличался от московского. Было холодно, и их лица предстали перед Трошиным в дымке пара от дыхания. Сначала они топтались перед входом, хлопали друг друга по плечам, обнимались, целовались, заглядывали в лица, снова обнимались, глупо топчась на месте от холода, как пингвины, снова тыкали один в другого кулаками… Потом рассудительная Ира заставила их наконец войти в дом. На лифте, тоже совершенно московском, они поднялись наверх.

– С мамой вы знакомы, правда?

Юлию Карловну он видел в Москве всего два-три раза. Это была маленькая, сгорбленная старушка с редкими седыми волосами, собранными на затылке в небольшой пучок. Юлия Карловна была бывшей «питерской» барышней, которая теперь, в свои восемьдесят лет, отправилась вместе с сыном и снохой в эмиграцию. Сейчас она писала мемуары, встав в один ряд с теми, кому Мандельштам сказал «добрый день», с кем Белый однажды танцевал вальс, кто как-то пил чай с Ахматовой, кто всю свою жизнь был чьей-то любовницей, женой, приятельницей, достаточно крепкой, чтобы всех их пережить и сейчас, в конце своей жизни, попытаться придать собственному существованию определенную ценность.

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 55
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?