– Вчера в универсаме. Все из-за Чернобыля… Черт, коза краснорогая тоже тут!

У раздачи стояла парторг Карлова, следила за тем, что кладут в тарелки, и что-то записывала в блокнот.

– А этот знаете? – спросил Сакси. – Брежнев умер, попал на небо, видит: у ворот в рай апостол Петр стоит. Слушай, Петр, говорит Брежнев, пропусти меня, только чтоб непременно в восточную часть. Хорошо, говорит Петр, располагайся, но на завтрак, обед и ужин приходи в западную. Я на тебя одного готовить не буду.

Ронни и Ульрика позади нас громко рассмеялись.

– На улице все абсолютно как всегда, – рявкнула парторг на одного десятиклассника. – У вас нет никаких причин отказываться от этого прекрасного салата.

– Она что думает, радиоактивность можно увидеть? – сощурил глаза Сакси. – Думает, это как в Биттерфельде[42], где уголь добывают? Там белье во дворе сушить нельзя, все черным становится.

Подошла моя очередь.

– Салат будешь? – спросила буфетчица.

– Нет.

– Вот как! – воскликнула Карлова. – Это почему же, Ханна Кляйн?

– Я его никогда не ем – не люблю.

Я хорошо помнила, что мне говорила мама: никаких овощей и фруктов!

Карлова так и впилась в меня своими глазками.

– На вас явно оказывают влияние вражеские средства массовой информации.

Я уставилась в тарелку с картошкой и яйцом под горчичным соусом.

– Салат? – спросила раздатчица у спрятавшегося за мной Сакси.

– Не-е, не-е! – громко крякнул он. – У меня понос, а когда у человека понос и он поест свежего салата, он запросто может обоср…

– Ладно, ладно, Йенс Блум, достаточно, – прошипела Карлова и повернулась к раздатчице: – Не спрашивайте, фройляйн Шмитт, хотят они салат или не хотят. Просто кладите, и все.

Фройлян Шмитт закатила глаза, а Карлова посмотрела на стоящих в очереди.

– Лично мне – двойную порцию, пожалуйста!

Получив полную тарелку, она одобрительно кивнула.

– Все это просто-напросто пропаганда и больше ничего!

– Да-да, – скучным голосом ответила буфетчица.

Стоящие в очереди с ужасом косились на зеленую гору на парторговской тарелке.

Мы уселись за стол.

– Вражеские СМИ, – передразнила я, – влияние на меня, понимаешь, оказывают!

– Вот как вырастут у нее на голове пятеро ухов! – сказал Сакси с набитым яйцом ртом. – А мне отец салат есть запретил. Сказал, если съешь – не будешь смотреть «Династию»[43]. Что я, идиот – такое пропускать!

* * *

Вокруг одна серость… Вдох, гребок правой, перенести руку, выдох, гребок левой, вдох, правой. Пальцы и ладони мягкие, набухшие в соленой воде.

Северное море – не синее, как на открытках, оно серое. Серое Ничто…

Меня окружает вечный гул, он внутри меня. Я слышу его все время. Иногда отключаюсь, парю сквозь серость, как во сне.

Можно не просыпаться, вокруг ничего не происходит.

Все-таки я нашла правильный ритм, боль ослабла.

И стало теплее. Я измучена, но еще не до предела. Не могу точнее определить свое состояние.

Вдруг – резкий рывок за запястье. Громкий крик. Останавливаюсь, оглядываюсь.

– Смотри! Там!

Андреас высовывается из воды, машет. Я снимаю очки.

Паром! До него всего несколько сот метров!

– Флаг! – орет Андреас.

Черная полоса. Красная. Золотая.

Венка с пшеницей – нет.

– Эй! – Андреас кричит и машет. – Эй!

– Эй! – вторю я.

Паром приближается.

– Они нас увидели! – орет Андреас.

Мы кричим, машем, снова кричим. Я бешено двигаю ластами, чтобы приподняться как можно выше; в рот попадает вода, я кашляю. Андреас тоже поперхнулся, да еще у него судорога, он с силой хватается за мое плечо и чуть меня не топит. Я выворачиваюсь из-под его руки, снова высовываюсь из воды и машу руками.

Паром уже близко, можно различить пассажиров.

– Эй! Мы здесь! Сюда!

Вдруг до меня доходит, как сильно гудят моторы. До сих пор я на них вообще внимания не обращала – так сильно разволновалась.

Кричать бессмысленно…

Но Андреас не сдается, продолжает звать на помощь, колотит руками по волнам.

Паром проплывает совсем рядом, мы видим его сбоку: носовые иллюминаторы, трубы, капитанский мостик.

Корабль огромный, раздавит нас – и поплывет дальше как ни в чем не бывало.

Волны качают нас вверх и вниз – две точки в море.

Заметить нас можно, только если случайно посмотреть в нашем направлении. Но они ДОЛЖНЫ нас заметить!

Андреас кричит, в голосе все возрастающее отчаяние. Из солидарности кричу вместе с ним. Но рев мотора заглушает все наши крики. Ну подойдите к релингу и посмотрите на море – хоть кто-нибудь!

Да, вон там кто-то стоит! Ребенок со светлыми волосами, кажется, мальчик. Обеими руками он держится за ограждение и смотрит прямо на нас…

Он нас видит!

Рядом с ним – какой-то взрослый, наверно, отец. Он курит и глядит в другую сторону.

– По-зо-ви! – орет Андреас мальчишке.

Но тот стоит, не шевелясь, не дергает отца за рукав, просто смотрит на нас как завороженный. Я машу и машу… И вдруг мальчик поднимает руку и машет в ответ.

– Не надо махать, позови кого-нибудь!!! – кричит Андреас. Нервы на пределе.

Мальчик не понимает, что происходит! Не понимает, что мы в опасности, он еще слишком мал!

Паром идет вперед, мальчик поворачивает голову, чтобы и дальше не терять нас из виду.

Я машу ему, и он еще раз машет в ответ.

– Идиот! Кретин! Он же нас видит, – рычит Андреас, ударяя рукой по воде. – Почему он ничего не делает?!

– Он еще маленький. Не понимает.

– Я тоже не понимаю! – Андреас вне себя. – Мы же тут подохнем! Сначала этот поляк придурочный, теперь этот мальчишка! Как будто они каждый день видят, как два человека в костюмах и масках посреди моря купаются.

Поперхнувшись водой, он кашляет.

– Черт, черт, черт! Надо было на буе оставаться! Идиотская идея – плыть дальше.

– Тогда нас уже везли бы обратно в ГДР, – рычу я в ответ. Я запретила себе вспоминать про буй. Буй – это прошлое!