– Что за чушь, это же Магелланов пролив!

– Да-а?! – Андреас притворился удивленным.

– Вы что, не знаете, где расположена братская социалистическая Куба? – прорычал Картон.

– Я не уверен.

– Куба находится прямо под носом у классового врага!

Андреас не шевельнулся.

– Покажите нам Соединенные Штаты Америки!

Андреас помахал указкой и ткнул ею в Срединно-Атлантический хребет. Весь класс уставился на карту. Но в этом месте не было ничего, кроме голубого цвета, обозначающего воду. А под ней – огромный горный массив, как нам рассказывали на географии.

Лысина Картона налилась красным. Он выбежал из класса и вскоре вернулся вместе с фрау Тиль.

Наша классная театрально развела толстыми бледными руками:

– Это опять ты, Андреас Кушвиц? Почему-то я ничуть не удивлена.

Генерал-майор принял стойку «смирно» и заорал поверх наших голов:

– Комсомолец Кушвиц! Поскольку на военной подготовке оценки не предусмотрены, за неподобающее поведение и слабые знания вы получаете «неудовлетворительно» по обществоведению!

Андреас пожал плечами и сел на место.

Сакси нагнулся ко мне и прошептал:

– Я отличный анекдот знаю, Картону понравилось бы. Приходит один мужик домой и видит: в гостиной танк стоит. «О, вот так сюрприз! – кричит. – Гости приехали!»

* * *

Мне снова лучше. Я не хотела плыть дальше, это был кризис, но сейчас всё уже позади.

Знаю по тренировкам: когда силы на исходе, человек часто ведет себя неадекватно. Чаще всего такое бывало незадолго до финиша, но никакой катастрофы не происходило – слабость была позволительна. Ведь я знала, что скоро коснусь бортика, схвачусь за разделительные поплавки, а мышцы отойдут от нагрузок под теплым душем…

А сейчас я не знаю, сколько времени еще нам плыть, сколько метров перед нами. Вся эта затея – полное сумасшествие! Натренироваться на такое невозможно.

Но так или иначе, я снова владею собой. Андреас молодец, был рядом и не дал раскиснуть!

Боль в икре, на подходе – судорога. Когда она начнется, надо лечь на спину и не паниковать. Лучше всего представлять, что я в бассейне, бортик в надежной близости. Главное – не бояться, ведь и без того трудно. Мысленно читать стихи, избавляться от судороги, напрягая и расслабляя мышцы, и не думать о том, что под тобой Ничто.

Во рту – отвратительный вкус соленой воды. Идиотские очки пропускают воду, глаза горят, почти ничего не вижу.

Если бы только мальчик сказал хоть слово своему отцу!

Если бы отец хоть раз посмотрел на сына и заметил, как он нам машет.

Тогда мы были бы сейчас на пароме, в безопасности…

А вместо этого мы все еще здесь! В открытом море!

Вода все холоднее, по ощущениям – градусов четырнадцать.

Какой-то звук под водой: он идет издалека, какой-то титанический гул.

Винт корабля? Когда я поднимаю голову для вдоха, над водой – тишина, когда погружаюсь в воду, слышу этот гул. Снова, и снова, и снова…

На море оживленное движение, но близко к нам никто не подходит.

Чертовы ласты! Их края врезаются в ноги, колготки давно пошли клочьями, теперь на очереди – кожа. А вода соленая. Не думать, не думать об этом!

Андреас ругается. Он плывет совсем близко, иногда задевает меня рукой, движения плохо скоординированы. Он движется все медленнее, зато ругается все чаще. Ему бы поберечь силы, сконцентрироваться на плавании. У меня нет сил, чтобы остановиться и сказать ему об этом.

– Почему я тут?! В этом чертовом мокром дерьме?! – орет он.

Шнур на секунду натягивается, потом снова провисает. Как же здорово, что Андреас плывет дальше, не сдается.

Что я буду делать, если в какой-то момент он не сможет больше плыть?

Он же сам знает, почему он здесь: потому что не хочет опять в тюрьму. Специнтерната оказалось достаточно. Андреас вышел оттуда худой как щепка. На голове – короткий ежик, от прежних локонов не осталось и следа. Сначала он почти не говорил. Мы сели в пригородную электричку до Варнемюнде. Сакси тут же принялся рассказывать самые новые анекдоты. Андреас над ними не смеялся, и я тоже. Анекдоты были абсолютно «не в кассу». Отпраздновать возвращение мы решили в ресторане отеля «Нептун» и заказали бройлеров.

Свои полкурицы Андреас заглотил почти мгновенно, потом набросился на жареную картошку и салат – те тоже исчезли в один момент. Мы с Сакси остолбенело наблюдали за всем этим, забыв про собственную еду.

– Интернатовский темп, – объяснил он, заметив наши взгляды. – На обед отводилось пять минут.

Потом мы пошли прогуляться и, пройдя мимо скульптуры «Летящие чайки» и вышки № 3, вышли на пляж.

Андреас стоял и смотрел на волны. И вдруг начал тихо рассказывать про распорядок дня в «тюряге», как он называл интернат. Подъем, зарядка, потом умыться и заправить постели, завтрак, строем на завод, вечером – обратно, ужин, уборка, сон.

– Там надо слиться с пейзажем, будто ты шпион! – крикнул Сакси. Мы рассмеялись: услышать такое именно от Сакси! Со своей прической, растрепавшейся на сильном ветру, он выглядел еще нелепей, чем обычно.

Слиться с пейзажем не получилось.

Все из-за деда. Это была его вина, хотя ничего такого он, конечно, не хотел. Даже не подозревал, чему дал толчок…

Для нас же все было кончено. С того момента нам оставалось только одно – работа на Ростокском моторном заводе. С шести утра и до четырех дня. Каждый день – открывалки для консервных банок. Собрать все части вместе, завинтить винтики, упаковать в коробку.

Прощай, аттестат, прощай, поступление на биологический! Каждый день какой-то старый хрыч пытался схватить меня за попу. Мастер говорил ему, чтоб он прекратил, но все было без толку.

Андреас в синем комбинезоне и защитных очках стоял за сверлильным станком. Каждый день вытачивал одну и ту же деталь для пароходных винтов.

Кто знает, может быть, как раз для того винта, чей гул я слышу сейчас?

Он не прекращается.

Что-то хватает меня за плечо – рука Андреаса. Останавливаюсь, поднимаю голову. Затылок и шею ломит.

На горизонте – множество кораблей, идущих на запад, в ФРГ. Скорее всего, танкеры. Но они слишком далеко.

Качаю головой. Кричать и махать нет смысла, они нас не заметят.

– Мне плохо, – говорю я. – Опять тошнит.

Андреас тоже бледный, его бьет дрожь.

Икру пронзает острая боль, неопреновый костюм натирает запястья, мышцы болят, отказываются двигаться. Сильно болит голова.

– Дай таблетку.

Андреас переворачивается на спину, открывает сумку, висящую на свинцовом поясе, достает трубочку с таблетками. Откручивает крышечку, вытряхивает на ладонь одну таблетку, кладет мне в рот.