– Мать Всеслава, но все-таки… Как же наши подношения? – спросила самая молоденькая девчонка жалобно. – Нельзя же оставлять их на оскверненном святилище!

Женщина ненадолго задумалась, а потом вновь улыбнулась:

– Не отчаивайтесь, мои родные! Мы с вами сейчас добудем живой огонь, и огонь очистит Алатырь-камень, сделает его вновь чистым и пригодным для нашего с вами ритуала.

С этими словами женщина уселась на землю, достав из-за пазухи две деревянные палочки. В одной было проделано отверстие, в которое женщина и вставила вторую палочку. После этого она отправила одного из своих помощников за хворостом, а остальным сказала:

– Прочтем молитву Хорсу-покровителю, пусть он поможет нам добыть живой огонь.

С этими словами она принялась быстро вращать длинную палочку, зажав ее между двумя ладонями, добывала огонь силой трения. Дело это было трудоемкое, но женщина не сдавалась. Все ее подчиненные сгрудились рядом с ней, не сводя глаз с быстро вертящейся палочки в руках у жрицы. Женщина проделывала это упражнение раз за разом, и наконец из нижней палочки показался сначала дымок, а потом вспыхнул и крохотный огонек.

– Скорее! Трут! Дрова!

Священный огонь был перенесен на хворост, и вскоре в ночи запылал еще один костер. Впрочем, в отличие от остальных, разведенных на земле, этот горел прямо на камне, на том самом месте, где еще совсем недавно сидели трое друзей.

– Помолимся светлым богам, чтобы они очистили это место!

Женщина быстро построила своих людей полукругом, сама встала впереди и, подняв руки к огню, взмолилась:

– Светлые боги, помогите нам!

Остальные повторили эти слова за ней. Затем, пристроив факелы, чтобы те светили им, и взявшись за руки, они все вместе пошли хороводом вокруг камня, на котором горел огонь, выкрикивая то и дело свою молитву. Хворост постепенно догорел, огонь погас. Тогда женщина удовлетворенно произнесла:

– Теперь это место очищено, и на нем можно оставить свои подношения!

Все участники ритуала принялись торопливо выкладывать прямо в пепел от сгоревших сучьев то, что принесли с собой. Закончив раскладывать хлеб, ягоды и сладости, люди с удовлетворенным видом побрели прочь. Все они улыбались. Кто-то затянул песню, другие подхватили. Эти люди и думать забыли о тех трех чудаках в цивильной одежде, которых они спугнули с камня.

В отличие от них трое сыщиков до сих пор не могли окончательно прийти в себя. И выводы, которые они сделали, были далеко не утешительными для всех «новых славян», вместе взятых. Сильно напуганные темнотой, враждебными криками и вообще всем происходящим вокруг них, наши друзья думали о своих новых знакомых куда хуже, чем они того заслуживали.

– Как мы видим, эти люди могут быть и опасными, и агрессивными.

– Они хотели, чтобы мы своей кровью отмывали этот камень! Дикость какая!

– А завтра они еще кого-то собираются принести в жертву.

Эдик схватился за голову:

– Надо что-то делать!..

– Правильно. Надо сообщить обо всем этом в полицию!

– Да! Звоню Юре!

Но сколько ни пытался Эдик дозвониться до своего нового знакомого, ничего не получалось.

– Связи нет! – с отчаянием заявил он. – А ведь мы почти на самой вершине холма. Казалось бы, куда уж выше?

– Может, на дерево заберемся?

Но Эдику это предложение категорически не понравилось.

– Если они нам чуть кровь не пустили только за то, что мы немножко посидели на камне, никакого вреда ему вообще не причинив, то уж если заметят, что кто-то из нас забрался на дерево, которому они поклоняются, или ветку сломал…

– Тогда нам точно несдобровать!

– Как же нам быть? Юре не дозвониться. Мы тут одни среди враждебно настроенных фанатиков.

– Ну, не преувеличивай. Не все они такие уж злобные. Эта тетка, да, была настоящая ведьма. Но те люди, которых мы встретили первыми, они казались славными и дружелюбными.

Эдик подумал и сказал:

– Пошли к ним!

Однако, когда они разыскали знакомый костер, он уже почти потух и возле него сидела лишь одна женщина. Поверх вышитой по подолу красными нитками полотняной рубахи она накинула на себя белую спортивную курточку из мягкой даже на взгляд микрофибры. А поверх нее еще и павловопосадский платок – очень красивый, тоже красный с замечательными разноцветными узорами, в которых преобладал черный с редкими всполохами других цветов. На ногах у нее были настоящие, плетенные из лыка лапти, на которых, впрочем, красовалась бирка – «На память о Мандрогах!».

Смешение стилей и эпох было налицо, но женщину это, по-видимому, ничуточки не смущало.

– Мы сюда с друзьями в первый раз приехали, – поделилась она с Лесей, признав в ней старую знакомую. – Услышали, интересно стало самим взглянуть, вот и приехали.

– Значит, вы не из их компании? – обрадовалась Леся.

– Да тут много кто в первый раз приехал, – махнула рукой женщина. – Заводил, кто знает, что происходит, по пальцам пересчитать можно. Несколько волхвов, во главе у них стоит Богумир. Он школьный учитель, и вся эта канитель, как я поняла, проходит под маркой реконструкции сцен из древнеславянской истории и культуры в рамках мероприятий на летних школьных каникулах.

– А… а у Богумира есть разрешение на подобные мероприятия? Как я поняла, полиция и церковь очень косо смотрят на подобные развлечения.

– Но что они могут поделать? – пожала плечами женщина. – Не могут же они запретить людям знать свою историю?

– Историю?

– Ну да. Мне вот интересно стало. И другим тоже. Пусть я и понимаю, что все, что мы видим, очень приблизительно воспроизводит сцены из настоящей жизни наших предков, и теперь уже никто толком не может рассказать, как впрямь люди жили тогда, как одевались, что ели, о чем думали, кому молились, но ведь они были нашими предками. Мы должны сохранить хотя бы те крупицы своей истории, которые еще остались.

– Да? – заинтересованно произнесла Леся. – В самом деле, я как-то об этом не задумывалась.

Она взглянула на Эдика, но тот в ответ лишь фыркнул. Столкновение с агрессивной «язычницей» было еще слишком свежо в его памяти.

Но Леся всерьез заинтересовалась тем, что говорила женщина. Тем более что это была та самая опытная стряпуха, которая угостила ее необыкновенно вкусным и в то же время необычным кулешом. И Леся, считавшаяся кулинаркой, чувствовала себя униженной. Вкус был совершенно необычным, она не могла объяснить, что это был за вкус, но какой-то очень родной, простой и понятный. Вкус, который хотелось пробовать почаще. Вкус нормального ржаного хлеба, не магазинного, а испеченного в собственной печке. Вкус свежего парного молока, а не той непонятной субстанции, которую мы пьем из картонных пакетов. Вкус полбы, элегантные стебельки которой не выдерживали грубого натиска комбайнов, и которую повсеместно заменила более примитивная, но зато и дешевая в выращивании, так называемая сортовая пшеница.