Только уйти Дилан не успел. Эна рванула запутавшуюся в кольце прядь и ойкнула.

— Позволь мне.

Эна высвободила палец и, Дилан, присев на кровать, стал осторожно доставать из короны кольца волосок за волоском.

— Я не заметил прежде кольца, — прошептал он ей почти в лицо, и в голосе его послышалась неприкрытая обида. Эна сглотнула подступившую слюну и попыталась отодвинуться, но Дилан крепко держал ее за волосы. — Скучаешь по нему?

Эна взглянула в лицо парня: губы плотно сжаты, глаза злые. И сейчас Дилан до безумия напоминал уменьшенную копию отца, и Эна вновь, как при словах Малакая, почувствовала спиной неприятный холодок.

— Это не мое кольцо, — прошептала она, глядя, как его, почти свободное, сжали пальцы Дилана, будто собирались расплющить. — Видишь же, что не китайская дешевка. Ему больше ста лет. Это кольцо Эйнит, моей прабабки. Мать отдала мне его сегодня. Это семейная реликвия. Поосторожней с ним!

— Прости, — только голос парня выдал не смущение, а радость, и все же Дилан не отдал кольца и пришлось протянуть руку, чтобы он вернул его на безымянный палец. — Расскажешь историю Эйнит, ты обещала.

— На качелях.

— Ну так отец явно их повесил, только вот ветки промокли. Можем взять с собой пару торфяных кирпичиков, мы только ими и топим.

— А когда дождь перестанет?

Дилан отошел к столу за телефоном, и Эна заметила, что он чуть сутулится, будто действительно боится встретиться с потолком, хотя у него явно оставалось до него по меньшей мере дюжина дюймов.

— У меня тоже есть одна медаль, — бросила Эна ему в спину. — В три года получила, потому что занималась два месяца баскетболом, всем малышам раздавали... И еще у меня есть кубок за первое место в латинской программе по бальным танцам.

Дилан обернулся и даже присел на стол.

— Серьезно?

— Да, — сказала Эна. — Просто мы с Джеймсом были единственными участниками в нашей возрастной группе.

— Ты танцевала с братом?

— Угу. В первый раз он заболел в пять лет, и мать боялась отдавать его в спорт. Пришлось танцевать. Мне было четыре, ему шесть, два года он выдержал, а потом взвыл и потребовал карате, как у других мальчишек. Пришлось бросить танцы и пойти с ним на карате, и больше я никогда и ничего не выигрывала. И единственное мое стремление было — получить коричневый пояс. Я бы получила его в будущем году, но теперь, думаю, он отложится года на три.

— Почему тебе нравится драться?

— Карате — это не драка. Это самодисциплина. Я не уверена, что могу ударить человека.

— Не можешь? Ты же ударила меня.

— Я тебя не ударила. Смысл карате — убить одним ударом.

— Зачем?

— Самозащита. Это маленький человек против большого плохого парня, это точность удара против массы мышц. Приходи вечерами, будем вместе тренироваться. Хочешь?

— Хочу, только не могу. Я беру на «Курсере» курсы по программированию. Там очень много заданий. Да и теперь, когда я не занимаюсь лошадьми, отец требует, чтобы я больше играл на гитаре. Я ее совсем забросил.

— Два раза в неделю два часа тренировки. Я большего не прошу. Мне нужно с кем- то драться. Ну не с матерью же!

— Ладно, — буркнул Дилан, хотя в голосе его не чувствовалось никакого энтузиазма, — я поговорю с родителями. Дождь обещают еще полчаса, только кто им верит! Хочешь музыку?

— «Дикие розы», — улыбнулась Эна.

— Как скажешь, — улыбнулся Дилан в ответ.

Он включил песню Ника Кейва и вернул телефон на стол.

— Пойду чайник поставлю. И напомни мне родителям позвонить, как песня закончится. Падди, наверное, случайно выключил звук на телефоне, пока звонил. Три пропущенных звонка. Па будет в ярости.

— Так звони сейчас.

— Какой смысл, минутой раньше, минутой позже. После песни и чайника наберу ему. Тебе холодно?

Эна действительно ежилась, хотя почти полностью просушила волосы. Дилан сдернул с подушек покрывало и накинул, как плащ, на плечи Эны.

— Сейчас станет теплее, — сказал он и тряхнул головой.

Эна тоже затрясла волосами, чтобы Дилан хоть немного отстранился от нее, но между их ногами не было и дюйма. Смотреть ему в глаза не было сил, и она перевела взгляд на дверь и тут же сумела вырвать из его рук плечи.

— Чего ты дергаешься? — не понял Дилан и вновь натянул покрывало ей на плечи, только ее затравленный взгляд заставил его обернуться к двери. — Па...

Дилан выпрямился и теперь действительно, казалось, гладил затылком потолок. Эйдан остался стоять в дверях и смотрел только на Эну, которая чувствовала, что сравнялась по цвету с помидором.

— Живо вниз!

Эна не поняла, к кому Эйдан обратился, потому осталась сидеть на кровати, вцепившись пальцами в плед, а Дилан покорно последовал за отцом. Их молчание оказалось недолгим. Даже через музыку Эна слышала повышенные тона и понимала, что отец с сыном специально перешли в своем споре на ирландский. Она скинула плед, застелила кровать, взяла со стола телефон и выключила музыку. Оставаться наверху было глупо. Дилан с отцом не ушли дальше музыкальной гостиной. Стояли друг против друга, как изготовившиеся к прыжку тигры. Дилан что-то ответил на реплику отца, и тут же ладонь Эйдана опустилась ему на щеку. Дилан, пошатнувшись, отступил на шаг, а потом, заметив на лестнице Эну, бегом скрылся в гостиной. Эйдан взглянул на нее все тем же ледяным взглядом и молча пошел за сыном. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и не успела спуститься вниз, как на пороге вновь возник Эйдан с ее курткой в руках. Он так быстро сунул ту ей в руки, будто боялся испачкаться.

— Не забудь свою одежду. И только попробуй еще раз заставить мать нервничать. Этот год ты будешь слушаться меня, как отца. Поняла?

Эна кивнула и бросилась наверх, стараясь не уронить телефон Дилана, на котором случайно вновь запустила песню про дикие розы.

— Мам, мы будем у меня до чая! — возвестила Эна после обеда и потянула Дилана в сторону лестницы, не дав Эйдану возможности открыть рот.

Теперь его протест выглядел бы глупым. Хватило того, что он сказал матери, что встретил их по дороге и заставил переодеться. Эна хотела сначала заявить, что не нуждается в его укрывательстве, которое выглядело по-детски глупым, но потом передумала, чтобы Дилан не нажил из-за нее еще больших проблем.

Наверху Эна по привычке плотно затворила дверь и вопросительно уставилась на Дилана, когда тот, отстранив ее за плечо, распахнул дверь настежь.

— Отцу так будет спокойнее.

Эна тяжело вздохнула. Даже если у Эйдана имеется причина не доверять сыну, она здесь не причем.

— Я вообще-то думала переодеться, — заявила Эна с улыбкой.