– Люля! – закричала с моста очень красивая женщина с пышными русыми волосами, одетая в узкую черную юбку и белую, невыносимо модную и дорогую (это знал даже Саша!) капроновую блузку с бантом у шеи. – Опять ты здесь сидишь? Наша очередь в баню подходит!

Саша волей-неволей загляделся на ее нетерпеливо переминающиеся стройные ножки, обутые в белые босоножки на каблучках.

– Люлька, бегом! – подхватила стоящая рядом с ней тоненькая пышноволосая брюнетка, одетая точно так же, как ее подруга, но далеко не такая красивая. – Мыться, мыться, мыться!

Кудрявая Люля заполошно подхватилась и помчалась вверх по склону, изредка оглядываясь на сапог. На кромке оврага она приостановилась и прощально помахала «пиратскому кораблю».

– Знаешь, кто это? – с внезапно пробудившимся оживлением прошептала Женя, глядя вслед красоткам, которые за обе руки тащили кудрявую Люлю к двухэтажной городской бане, которая находилась на углу улиц Запарина и Вокзальной. – Хорошенькая – это Танечка Васильева. Моя однофамилица! Она сначала диктором на радио работала, а теперь режиссером на студии кинохроники. Неужели не помнишь?! Мы же ее видели на просмотрах! А брюнетка – ее подружка Римка Казакова, она редактор на той же студии. Казакова из Москвы. Между прочим, тоже поэтесса, только настоящая. Не то что мой верный поклонник Мишка Герасимов! Между прочим, он из Москвы вернулся гордый – спасу нет! Хвастался, что читал там стихи чуть ли не с одной трибуны с Евтушенко.

– Э-э… – начал было Саша, который это имя слышал впервые.

– Тоже поэт, но настоящий, почти знаменитый! У него аж три книжки уже вышло, и он член Союза писателей. Так вот, Мишка клянется, что у него брал интервью какой-то журналист из ГДР.

– А что такого? – удивился Саша. – Если три книжки и член Союза писателей!

– Да нет! – с досадой отмахнулась Женя. – Этот немец из газеты то ли «Морген», то ли «Гутен морген», да не суть важно, брал интервью не у Евтушенко, а у Мишки! Ты представляешь? И даже подарил ему «Паркер». Ну, авторучку такую.

– Я знаю, что такое «Паркер», – кивнул Саша.

Еще бы он не знал! Иметь такую ручку Женя мечтала уже давно, да вот только купить «Паркер» было негде, да и не на что.

– А ты эту ручку видела? – спросил он.

– Нет, Мишка не показал.

– Ну так, может, он врет? И ручки нет, и никакого интервью не было? Ну кому он нужен, Мишка Герасимов, чтобы у него интервью брать, ну ты сама подумай?! Какой он, к чертям, поэт?

– Между прочим, вот эта Римма Казакова, которую мы только что видели, его очень хвалит. У нас в ТОЗе[39] ее рецензия печаталась на стихи молодых литераторов, и Римма уверяла, что Мишка – настоящий поэт.

– Кого она уверяла? – хмуро спросил Саша.

– Всех, – пояснила Женя. – Всех читателей!

– А интересно, кто-нибудь уверял «всех», что Пушкин – настоящий поэт? – скептически ухмыльнулся Саша. – Если человек поэт, это сразу по его стихам понятно и уверять никого не нужно! А она сама, Римма эта, тоже из вечно молодых и постоянно начинающих или посерьезней?

– Посерьезней! – закивала Женя. – Даже очень! У нее недавно в Хабаровском книжной издательстве вышел сборник стихов. – И она прочла нараспев:

Саша иронически хмыкнул:

– Это стихи Риммы Казаковой?

– Да.

Саша не нашелся, что сказать. Стихотворные строчки действительно оказались ясны, правдивы. Поэзия! Но…

– Вообще-то она права, – вздохнула Женя. – Принять любое решение – страшно! Но знаешь, если бы у меня родилась вот такая Люлька, я бы ничего не имела против! Только я бы назвала ее Лизой. Мне очень нравится это имя! А мальчика назвала бы Митей. Конечно, Дмитрием, но я бы звала его Митей…

Она ласково улыбнулась своим мыслям, но тотчас лицо ее стало ожесточенным:

– Сашка, нет, я не хочу! Понимаешь, тётя Тома на меня жутко орала, что я хочу превратить ее в няньку, чтобы задницу подтирать младенцу, которого я нагуляла где-то под кустом…

Женя взглянула в исказившееся Сашино лицо и виновато свела брови:

– Извини, Сашка, но это цитата.

– Загадочно, – пробормотал он. – И нелогично. Тамама уверена, что этой мой ребенок, но быть бабушкой ребенку своего сына отчаянно не хочет.

– Она не хочет быть бабушкой не твоему ребенку, а моему! Понимаешь? – с горечью пробормотала Женя. – Точно так же она будет к этому относиться, если мы ей расскажем про Игоря. И она, по большому счету, права. Я не имею права заставлять кого-то расплачиваться за приступ своего безумия. А без посторонней помощи мне не обойтись, если я все-таки решусь… ну, рожать. Я одна не вытяну. Нянчиться и работать… не представляю, как это возможно. И для ребенка плохо, что он будет расти безотцовщиной. Ты понимаешь, Сашка, я ведь даже не знаю, кем он, этот Игорь, работает, какая у него фамилия? Я вообще о нем ничего не знаю! И знать не хочу! Мне кажется… это ужасно, конечно, но мне кажется, если я его на улице встречу, то не узнаю! Но ребенок… Рано или поздно он спросит, где папа, а я что скажу? Придется врать… ну, на войне он погибнуть не мог, потому что война давно кончилась, тогда что? Был летчиком-испытателем и геройски погиб? – Женя вдруг всхлипнула. – Я даже не смогу фотографию отца показать ребенку!

– Можешь показать живого отца, – после некоторого молчания сказал Саша.

– Ты что? – вскинулась Женя. – Я же тебе сказала, что не хочу видеть Игоря. Никогда. Я даже ради ребенка не выйду за него! Да вообще ни за кого не выйду, даже за Вадьку!

– А за меня? – тихо спросил Саша.

Женя хлопнула глазами:

– Что?!

– За меня выйдешь ради ребенка? И ради себя?

– Что?! – тупо повторила Женя.

– Ничего! – рявкнул Саша. – То есть всё. Я предлагаю тебе выйти за меня замуж.

– Но… но как… почему? – заикаясь, пробормотала совершенно ошеломленная Женя.

– А что такого? – спросил Саша, самую чуточку храбрясь. – Ты мой самый лучший друг и самый близкий мне человек. Я ни за что не хотел бы с тобой расставаться. И когда я понял, что у тебя произошло с Игорем, мне было здорово больно!

– Ты меня приревновал, что ли?! – изумилась Женя. – Сашка, да ты что?

– Не знаю, по-моему, это какое-то другое слово, – пробормотал он, пытаясь вспомнить смуту мыслей, которые посетили его в тот роковой день на пляже. – Просто мне было бы жаль с тобой расстаться на всю жизнь. Вообще-то жениться все равно рано или поздно придется, так уж лучше я женюсь на том человеке, который мне ближе и дороже всех на свете, чем на какой-нибудь бестолковой чувихе, которая и мне жизнь сломает, и сама счастлива не будет.