Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Есть три острова, которые все здесь обходят стороной». — поведал мне Фальвус. — «Нэш один из них. Еще мы будем проплывать мимо Мардига на пути в Ордолар. Это все канртегские имена. Нэш был заброшен после восстания рабов. Когда флот Республики и бывшие невольники выметали канртегцев с Терионы, то полыхнуло и здесь. Однако, когда корабли наших славных предков приблизились к берегам острова, то все на наем были мертвы. И рабы, и их бывшие хозяева. Источники пресной воды на острове разом иссякли. Быстро зачахла вся растительность. Никто из республиканских легионеров не захотел долго оставаться на острове. Так его и забросили. Некоторые из самых отчаянных и глупых пиратов высаживаются здесь, чтобы поискать в руинах древние драгоценности. Удивительно, но некоторые из них даже возвращаются. Впрочем, большинство остаётся. Их тела потом долго скребёт пылью ветер, потому что ни чаек, ни крабов на острове нет. Быстро от мертвечины никто не избавиться».
Как я понимаю, монстров на Нэше не было, но над островом тяготило своего рода проклятье. Темные жрецы, возможно, пытались избавиться от восставших с помощью какой-то особо ядреной магии массового уничтожения да и перестарались.
После Нэша нас ожидал еще один запретный остров под названием Мардиг. В отличие от предыдущего он был целиком и полностью покрыты густым лесом, куда будто бы не ступала нога человека. Однако с высоты птичьего полёта я заметил поросшие зеленью руины, занимающий центр острова. На каждом этаже многоступенчатого зиккурата раскинулись давно одичавшие сады. Чёрные камни покрыл зелёный слой мха и лианы свисали с этажа на этаж. Издалека пирамида уже напоминала скорее поросшую лесом гору, чем творение рук человеческих. Многочисленные пестрые птицы кружили над островом шумными стаями. Местечко с первого взгляда напоминало райский уголок, но если на Нэш бывали желающие высадиться, то к Мардигу близко никто не подходил. Когда-то давно это место славилось ашминовыми ямами. Канртегцы один из немногих народов, кто эту заразу не истреблял, а напротив ставил себе на службу. Ашмин — магический наркотик, который постепенно накапливается в теле употребляющего и меняет его. Ашминиты теряют прошлые личности, трансформируясь в неестественно бледных, заторможенных существ, которые довольно живучи, невосприимчивы к боли, устойчивы к обычным болезням. Канртегцы использовали их в качестве рабов для самого примитивного труда и в как пушечное мясо на войне. Однако у ашминитов есть свой цикл эволюции. С каждым годом магический наркотик все глубже трансформирует тело носителя. Даже на начальных этапах ашминиты склонны к поведению, похожему на повадки муравьев. Последующие трансформации все дальше уводят особей от человеческой формы, разделяя на их рабочих, солдат, производителей наркотика и мозговые центры. В отличие от муравьев или пчел ашминиты не имеют маток. Им нужен приток чужих оболочек. И желательно носителями должны становится разумные гуманоиды.
— Глубоко в джунглях за Сулимом… — рассказывал мне Гинд. — Есть леса и болота полностью пораженные ашмином. Он растет там как мох на питательном субстрате, который таскают рабочие. Самые старые из них постепенно теряют человеческую форму, срастаются друг с другом, укореняясь в землю. Так получаются ашминовые ямы. В них это пагубное зелье зреет тоннами. А вокруг зараженных лесов стоят поселения людей, которые поклоняются ашмину как божеству. В них не встретить человека старше двадцати лет, потому что все взрослые уходят в леса и там меняются.
— А что такое ашмин с точки зрения венаторов? — спросил я. — Магическая болезнь? Паразит?
— Есть интересная теория, что в прошлом это было некое единое колоссальное существо. После ухода титанов и до эпохи расцвета человечества во многих местах обитали древние, примитивные божества.
О, об этом я знаю. Труп такого божка когда-то видел и даже оживил.
— Возможно, один из них послужил источником ашмина. Основное тело было уничтожено или само погибло, но его части продолжили жить и даже распространяться. Канртегцы знали способы контролировать некоторые формы ашминитов. Но слишком развившихся тварей они посылали на уединенные острова. Туда потом закидывали пленных и рабов, а забирали уже измененных. Такой вот бартер шел между темными жрецами и чудовищами.
Мардиг был одним из таких зараженных островов, хоть с виду и не скажешь. Самые древние чудовища не спешили выходить к нам из лесной чащи. Я заметил лишь несколько сгорбленных, перекошенных фигур медленно бродили по берегу.
Выродившиеся трутни ашминов
Монстр
Волосы, ногти и человеческие зубы у них выпали. Нижние челюсти беспомощно свисали, а в глазницах зеленела какая-то студенистая масса без зрачков. Множество нарывов и опухолей покрывали спины существ. В центре некоторых распустились странные, фантастического окраса цветы. Будто инопланетная растительность из комиксов про космические приключения. Гинд рассказал мне, что в условии нормального притока новых оболочек, рядовые ашминиты «живут» сто пятьдесят-двести лет. Потом они или переходят в новую форму, или становятся субстратом для роста наркотика. Но если притока новых тел нет, то общий разум колонии будет максимально долго поддерживать функционал каждой оболочки. Кроме того, на свет начнут появляться примитивные, негуманоидные фуражиры и охотники. Те древние рабочие, которых я видел на берегу, собирали выброшенных на берег рыб, медуз, крабов и даже клубки водорослей. Добычу они складировали на куски содранной коры. Похоже, что без притока новых людей даже сплести корзины у них не хватало мозгов.
— Хорошо. Давай прикинем… Медленные, живучие мертвяки плюс какие-то нечеловеческие фуражиры. — рассуждал я в разговоре с Гиндом. — Но почему островов с ашмином так боятся? Разве нельзя отбиться?
— Боятся не нападения чудовищ, а дурмана. Древние формы ашминитов могут пагубно влиять на человеческий рассудок. Кроме того, еда и вода на таких островах могут быть заражены наркотиком. Ашмин не старается убить своих гостей. Ему нужны новые тела для обслуживания и защиты колонии.
Строить лодки и плоты одичавшие без притока людей ашминиты уже не умели. Поэтому мимо Мардига мы проплыли без приключений. Он стал лишь еще одним немым свидетельством того, какой веселой