Его обитатели, увидев хоть какое-то милицейское начальство, разом загалдели: «За что нас? Не имеете права! Да я ни в чем не виноват! Как долго нас тут продержат?»

— Ша, мужики! Тихо, я сказал! — Свидерко повысил голос. — Держать мне вас, граждане, негде, кормить мне вас нечем. — В «обезьяннике» мгновенно настала зловещая тишина, вот-вот готовая взорваться «открытым неповиновением представителю власти». — Так что каждый, кто чист перед законом и обществом, после соответствующей проверки вылетит отсюда на пламенных крыльях любви… Возможно, уже сегодня, попозже. Вам ясно? Не слышу криков ликования. Но если есть среди вас… Ну в общем, предупреждаю официально: чистосердечное признание смягчает вину и укорачивает срок.

— Мне на проверку зверинца этого три дня отводится, — сказал он Колосову, когда они вернулись в дежурку. — Так мы за эти сутки большинство по картотеке шуранем. Все равно сегодня ночь аховая, спать не придется.

Никита созерцал друга с высоты своего роста. Он помнил Колю Свидерко опером в Олимпийской деревне, он помнил его старшим опером отдела убийств и преступлений против личности на Петровке, помнил его там же и заместителем начальника отдела.

Но служебное великолепие его расцвело как маков цвет лишь здесь, снова на «земле», в РУВД Северного порта, на стезе криминальной милиции. С таким бравым командиром весь личный состав, да и скептик Колосов, пожалуй, не глядя, отправились бы в разведку и вернулись с задания без сучка, без задоринки.

Однако говорить комплименты и восхищаться профессиональным рвением было одно, а прокручивать и шуровать по картотеке сначала двести тридцать, затем еще сто пятьдесят задержанных (только из кабаре после рейда привезли семьдесят пять человек) — было совершенно другое. Около трех ночи Колосову показалось, что он вот-вот свалится со стула и что утро уже никогда не наступит.

— Итак, триста восемьдесят морд.., из них трое активных членов Бутовской ОПГ, двое находятся в федеральном розыске, один состоит на учете как без вести пропавший, а он, поди ж ты, живехонек… Двое скрываются от уплаты алиментов… А ранее судимых от этого числа… Сколько-сколько? Пятнадцать морд… — Свидерко лично и скрупулезно подсчитывал на калькуляторе данные проверок. — Знаешь, Никита, можно процент вывести плотности нарушителей правопорядка на каждую тысячу добропорядочных обывателей и… Слушай, я на этих вот пятнадцать гавриков данные сейчас запрошу, и если ничего для нас интересного — все, финита. Сворачиваемся на сегодня.

Выборка по этим последним фигурантам давалась особенно трудно — глаза слипались" хоть спички вставляй.

— Слушай, погоди-ка.., знакомый вроде. — Колосов великим усилием воли стряхнул с себя оцепенение, уставился в компьютер, остановив молодого оперативника, помогавшего им с выборкой данных.

Сделали распечатку.

— Георгий Миндадзе, 1961 года рождения, уроженец Батуми, ранее судим… Ах ты, какой иконостас! — Он зачитал вслух длинный послужной список скромного с виду красавца, смотревшего на них со снимка. — Кличка — Горный Гога. Так, получил кличку…

Первый срок получен за серию угонов легкового автотранспорта в Тебердинском заповеднике и Домбае у отдыхающих и горнолыжников. И московские дела следом пошли — нападение на пункт валютного обмена в Армянском переулке, итог — шесть лет лишения свободы. Отбывал… Освобожден в мае 1998 года. Слушай, а где его взяли?

Свидерко сверился с книгой задержания — «Тысяча и одна ночь».

— Ну-ка, давай сюда эту горную Шехерезаду, — скомандовал Колосов.

И коллега его враз оживился. После утомительной рутины наступал час яркой импровизации, которая (это уж как карты лягут) могла обнадеживать или разочаровывать.

Георгия Миндадзе — личность, облаченную в дорогой белый летний костюм, — извлекли из «обезьянника» и привели в бывшую ленинскую комнату. Это был хрупкий, изящный брюнет средних лет, более похожий на испанца, чем на грузина. Никаких там диких усов, кинжалов, бород, бакенбардов, скрежетания зубовного и пламенных взглядов — презрение, скука, ирония, вежливая цивильность и правильный литературный русский язык.

— Послушайте, господа, на каком основании меня взяли под стражу? Я заехал в бар по пути в аэропорт, я даже шоу не смотрел. У меня в шесть утра самолет в Сочи, еду на отдых — Горный Гога разыгрывал из себя обладателя высокооплачиваемой коммерческой должности.

— Никита, нет, ты слыхал? На каком основании!

Ни фига себе. — Свидерко пускал свой излюбленный пробный шар. — На самолет билеты и документы при тебе?

— Вот, пожалуйста. — Миндадзе, все еще не выходя из роли «господина», надменно протянул им кожаное портмоне. — На каком основании вы мне грубите?

— На таком, что не улетишь ты в Сочи, Гога, ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, — резюмировал Свидерко.

— Почему? — Миндадзе исподлобья глянул на него.

— Потому что я не разрешу. Устраивает? И не корчи из себя банкира. Я не только про пунктик знаю, где ты «зелень» хапнул, но и про твои юные художества в Теберде.

— Ах, вот оно что. — Горный Гога усмехнулся, и Колосов в который уж раз стал свидетелем того, как меняется вор — настоящий вор — прямо на глазах. — Святая Нина, не оставь меня милостью своей… Граждане начальники, а я уже свое, между прочим, отсидел. Могу я узнать, в чем меня снова обвиняют?

— В убийстве.

— Круто. И кого же?

— Случайного посетителя в баре «Каравелла». Это недалеко, Флотская улица, пять остановок всего на троллейбусе, — не моргнув глазом выдал Свидерко.

— Но я никогда в жизни не был в баре «Каравелла».

— А эту забегаловку, «Шехерезаду» эту, ты часто посещаешь? — спросил Колосов.

Горный Гога пожал плечами.

— Иногда . Редко… Если по пути.

— В аэропорт?

— Ну да, редко, я и говорю.

— Кому принадлежит кабаре, тебе известно?

— Нет. Да мне-то какая разница? Тихо, культурно, бар хороший, никогда никакой шушеры. Я не люблю бардак, — вздохнул Миндадзе, — устаю от него.

И тут Колосов задал тот самый вопрос. Просто так, на авось. Ведь не случайно, же адрес кабаре был в записной книжке Яузы…

— А когда последний раз ты видел там Клинику?

Миндадзе мог усмехнуться, мог пожать плечами, мог даже покрутить пальцем у виска: «О чем вы толкуете, граждане начальники? Что еще за Клиника, Святая Нина?!» Но он лишь нахмурил черные шнурочки бровей, равнодушно припоминая…

— Давно, весной еще, наверное…

— Точная дата! — рявкнул Свидерко.

Колосов едва удержался, чтобы не расхохотаться.

В четвертом часу утра, когда за окнами ленинской комнаты брезжили первые робкие лучи зари, все это выглядело как.., ну, полный дурдом!

— Слушайте, ну откуда я помню дату? Ну, после праздников майских, кажется…