направлении нам надо идти. Хотя я не уверена, что такое направление вообще существует.

Однако решение этой проблемы лучше оставить на потом, потому что в эту минуту я почти что чувствую, как на меня льется горячая вода, и значение имеет только одно – попасть под эту воду.

Но, идя по полю, кажется, представляющему собой самое длинное поле в истории, я не могу не обратить внимания на растения, которые окружают нас.

– Как ты думаешь, что это такое? – спрашиваю я Хадсона, который оторвал от одного из здешних растений маленький кусочек и рассматривает его. Стебли этих растений высоки и тонки, почти как травинки, растущие из мягкой плодородной почвы.

Он смотрит на меня:

– По-твоему, вампиры должны хорошо разбираться в еде – как человеческой, так и всей прочей?

Теперь глаза закатываю уже я:

– Большое тебе спасибо за помощь.

Хотя помощи от него я так и не дождалась, я все равно пытаюсь понять, какие части этих растений можно есть. Ищу глазами ягоды вроде тех, которые лежат в корзинке Тиолы, или что-нибудь покрупнее – вроде кукурузных початков или цветков подсолнуха. Но ничего такого тут нет – только прямые тонкие стебли, возвышающиеся над Хадсоном не меньше чем на два фута. Может, это что-то вроде пшеницы?

Меня разбирает любопытство, и в конце концов я решаю окликнуть Тиолу, чтобы задать этот вопрос ей, но тут мы выходим с поля на двор самого прелестного фермерского дома, который я когда-либо видела.

– Это твой дом? – спрашиваю я Тиолу, когда она пускается бежать к парадному крыльцу.

– Да, – кричит она, повернувшись к нам лицом. – Пойдем. Уже почти время ужина.

Но когда она оборачивается, чтобы посмотреть на нас, из-за скалы выползает огромная змея и ползет прямо к ее незащищенной спине. У меня обрывается сердце.

Глава 42

Дымка смотрит на меня

– Грейс –

– Берегись! – ору я, но Хадсон уже пришел в движение. Он мгновенно переносится к Тиоле, сгребает ее в охапку, отрывает от земли и уносит, одновременно отшвырнув змею ногой.

Тиола вопит, и я бросаюсь к ней:

– Все в порядке. Она тебя не укусит. Хадсон…

– Не трогай ее! – истошно кричит она, вырываясь из его хватки, и в этот момент на крыльцо выбегают мужчина и женщина, по-видимому, ее отец и мать.

– Черт возьми, – чуть слышно бормочет Хадсон и ставит Тиолу обратно на землю, но остается между ней и змеей.

Но змея – это наименьшая из наших проблем, как и родители Тиолы, – потому что нас мигом окружает множество самых разных существ, от змей и птиц до маленьких пушистых млекопитающих. И все они постоянно меняют окраску от темно-фиолетовой до черной, затем становятся полупрозрачными, после чего возвращаются к тому же темно-фиолетовому колеру. И все они направляются прямиком к Тиоле.

– Что это? Что тут происходит? – спрашиваю я, становясь с другой стороны от Тиолы. На всякий случай.

– Это мои друзья! – говорит она Хадсону, дергая его за руку, чтобы он перестал ее заслонять. – Они не причинят мне вреда.

– Твои друзья? – Хадсон опускает руки, когда до него доходит смысл этих слов, но он все так же не сдвигается с места. – Эти…

– Умбры, – поясняет она и опускается на колени. – И да, они мои друзья.

Словно для того, чтобы доказать ее слова, эти существа устремляются к ней, едва ее колени касаются земли. Они залезают ей на колени, на плечи, на макушку. Их десятки, и все они щебечут, обращаясь к Тиоле, ластясь к ней.

Она смеется и называет каждое из них по имени. Ласкает их. Разговаривает с ними. И они постепенно утрачивают свои очертания, пока не перестают быть змеями, птицами и белками и не превращаются в бесформенные создания, окрашенные в разные оттенки фиолетового и перетекающие друг в друга.

Я никогда не видела ничего подобного, но ведь я прожила среди сверхъестественных существ совсем недолго, а последний год не в счет. Я смотрю на Хадсона, надеясь, что он знает, в чем тут дело, но он явно огорошен тем, как Тиола возится с этими призрачными существами так, будто они и впрямь ее лучшие друзья.

Тем временем двое взрослых наконец пересекают двор и доходят до нас. Высокий мужчина с большим круглым лицом и кожей такого же цвета, как фиолетовые анютины глазки, которые когда-то выращивала моя мать, одет в джинсы и выцветшую зеленую клетчатую рубашку, а женщина – она ростом пониже – имеет пышные формы и кожу цвета лаванды и облачена в красивое хлопчатобумажное красное платье в мелкий белый горошек. Надо полагать, это родители Тиолы. Не знаю, какую одежду я ожидала увидеть на них, но думала, что она будет выдержана в лиловых и фиолетовых тонах. Я открываю рот, чтобы объяснить им, что мы делаем с их дочерью, когда мужчина смотрит на Тиолу со снисходительной улыбкой и спрашивает:

– И что же ты нашла для нас на этот раз, Ти?

– На этот раз? – удивленно повторяю я.

– Наша дочь – пенумбра. – Женщина ласково улыбается Тиоле. – Та, что находит – и хранит – то, что потерялось.

– Вроде нас, – бормочу я. Теперь их реакция становится понятной.

– Да, вроде вас, – соглашается отец Тиолы. – Но обычно вроде этих теней.

Тени – или умбры – все еще жмутся к Тиоле, гладя ее волосы, разговаривая с ней, даже играя во что-то очень похожее на прятки и прячась за ее локтями и коленями.

Одной из теней покрупнее – размером с большой надувной пляжный мяч, – видимо, становится скучно, потому что она соскальзывает с Тиолы и накрывает мои ступни.

– О, извини, – говорю я ей, попятившись, чтобы дать ей дорогу. Это движение требует от меня некоторого усилия, и до меня впервые доходит, что эти тени имеют массу. Это не просто световые эффекты, нет, это реальные существа.

Это становится еще очевиднее, когда тень проскальзывает между моими лодыжками и по икрам поднимается до колен.

Несмотря на джинсы, я чувствую ее холодное прикосновение на моей коже, и меня пробирает легкая дрожь. Отчасти потому, что эта штука холодит, а отчасти потому, что все это кажется мне совершенно невероятным.

Эти тени нельзя назвать живыми, и они, конечно же, не являются разумными. Но когда эта тень ползет по моей руке, затем по шее и начинает копошиться в волосах, она однозначно кажется совершенно реальной.

Сперва я стою не шевелясь – мне совсем не хочется вывести это создание из равновесия, ведь я по-прежнему ничего о нем не знаю, – но в конечном итоге оно устраивается у меня на груди, прижимает свои руки (если эти штуки можно назвать руками) к моим щекам и что-то щебечет мне на языке, которого я не понимаю.

– Эй, это немножко больно! – говорю я ему, отрывая от лица.

Оно очень гладкое, почти склизкое и кажется мне знакомым. Сначала я не понимаю почему, но затем до меня доходит, что это очень похоже на скатов, которых я когда-то гладила в океанариуме недалеко от моего дома в Сан-Диего.

Оно продолжает щебетать, и впечатление такое, будто оно за что-то бранит меня. А затем соскальзывает с моей груди и опускается на живот под футболкой.

– Эй, перестань! – Удивленная и немного испуганная – а вдруг тени кусаются? – я поворачиваюсь к Хадсону, надеясь, что он мне поможет.

Но он только хохочет, и я сердито смотрю на него.

– О, не беспокойся, – говорит Тиола. – Дымка дружелюбна. Она не причинит тебе вреда.

– Да, Грейс. Дымка не причинит тебе вреда, – повторяет Хадсон, и на губах его играет проказливая улыбка. Правда, в конце концов он все-таки подходит ко мне, чтобы посмотреть, может ли он помочь. – Привет, Дымка. Почему бы тебе не…

Он замолкает на полуслове, поскольку в эту минуту тень вытягивает подол моей футболки из джинсов и с моего живота прыгает ему на руки. Он ловит ее и удивленно бормочет:

– Умница!

В ответ Дымка ползет по его груди и обвивается вокруг его шеи. А затем начинает ворковать, совсем как голубка.

Отец Тиолы смеется:

– Похоже, у тебя появился новый друг.

– Да, похоже на то, – отзывается Хадсон, и в его голосе нет ни недовольства, ни досады. Скорее, он озадачен, и я невольно начинаю гадать, был ли у него когда-нибудь домашний питомец или друг – помимо его наставника. В его дневниках не было упоминаний ни о том, ни о другом, и я задаюсь вопросом о том, не было ли ему одиноко.

– Что ж, Потеряшки, давайте двинемся к дому, чтобы вы смогли рассказать нам свою историю, – с улыбкой говорит отец