Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для начала он запросил в архиве списки всех выехавших в Канаду по приглашению в том проклятом году, когда его, как вещь с рук на руки , передали на пироне вокзала. Он нашёл в списках и мать, и её мужа-хохла, которого Витёк без труда узнал на фотографиях. Там же было указано, что выезжает пара на ПМЖ, т.е. на постоянное место жительства к родственникам мужа и что согласие принимающей стороны получено.
Значит мать знала, что не вернётся, знали это и приёмные родители, а дядя Витя тогда в сквере врал и пугал его расстрелом, что бы заставить принять их с мамой Светой ,как родителей и считать таковыми. Витьку стало обидно, но на отца он сердиться не мог, потому что давно ему всё простил за то спасение из подвала. А вот с мамой Светой стоило бы пообщаться, да уже не получится, померла она ещё до его переезда в столицу.
Витёк вызвал к себе Петрушу и попросил подобрать ему толкового офицера для приватного поручения.
Через месяц он получил полный отчёт, который поверг его в ещё большее уныние. Мать умерла буквально два месяца назад и, если бы Витёк вспомнил о ней чуть раньше, то мог бы сам с ней поговорить или хотя бы повидаться и проститься.
Впервые Витёк возненавидел и это тритреклятое государство и царскую свою участь, которая погоревать и поплакать по-человечески не позволяет, да и на могилу матери с цветами не пускает. Он погрузился в размышления что теперь ему со всем этим делать, как отнестись к информации. Именно в этот момент его тяжких раздумий и борьбы желания сделать что-то хорошее для уже не нуждающейся ни в чём женщины, которая подарила ему жизнь, и поднять по-еловски повыше правую руку, ему принесли прошение его заклятого врага, самого любимого народом делового из круга почившего по весне этого самого Еловского.
Витёк лично знал этого гордого и очень толкового мужика и, если бы смог ему доверять, то приблизил бы непременно и доверил бы министерство или даже правительство. Однако Матвей Осмоловский был слишком опасен как конкурент и не скрывал своих претензий на власть, считая Витька и его команду полными бездарями, разваливающими страну. Витёк не был уж совсем дегенератом, чтобы не понимать, что во всем проигрывает с разгромным счётом этому еврею, начиная с ума и грамотности, до импозантной внешности и просто фонтанирующей харизмы. На его ярком фоне ничтожность личности и серость Витька высвечивалась даже для «особо одарённых» и вопрос с Осмоловским был решён быстро и по всей строгости закона. Совсем ликвидировать угрозу Витёк не посмел, слишком заметен был в мировых деловых кругах этот молодой бизнесмен и слишком популярен в народе. Его смерть могла взорвать страну. Кликни его, оставшиеся на свободе, пусть и за рубежом, друзья-соратники, с их капиталами и связями народ на баррикады, полыхнуло бы почище оранжевой революции хохлов , и от Витька с его вертикалью власти пошли бы клочки по закоулочкам. Только поэтому сменил английский костюм на робу зэка Матвей Осмоловский ещё в первый срок царствования Витька. И вот теперь его враг, отсидевший уже более 10 лет, но по- прежнему не только внутренне не сломленный, но и внешне мало изменившийся, просил о милости, но не для себя, а для умирающей в германской клинике матери, чтобы проститься с ней, пока она ещё жива. Матвей готов был вернуться в зону после смерти матери, и Витёк не сомневался, что он именно так и поступит, но это было ещё страшнее. Откажи он сейчас сыну проститься с умирающей матерью, весь мир завоет и заулюлюкает, склоняя его, как труса и бессердечного подонка. Витёк повертел в голове все варианты и решил, что, проявив милость к врагу и, подав её максимальной гласности, с упором на причину снисхождения к явному конкуренту, он поступит с максимальной пользой для себя. Исходя из этих рассуждений и, лишь слегка, под влиянием момента Витёк подмахнул прошение резолюцией удовлетворить, несказанно удивив своё окружение. Для себя он мысленно поставил галочку в перечне совершённых добрых дел, посвятив это памяти матери, тем самым, закрыв долг и перед ней.
В вечерних новостях в спецвыпуске, который транслировали не только все свои каналы, но и мировые, он проникновенным голосом, который был отработан до оттенков полутонов «мордоправами», поделился со всем миром принятым им решением не просто отпустить оппонента и преступника, но и помиловать его, освободив от половины ещё не отбытого наказания, выказав своим указом дань уважения его больной маме, позволив провести отпущенные ей Господом дни рядом с любимым сыном.
Витёк говорил подготовленный ему текст и верил сам себе, представляя как рыдают от умиления с той стороны экрана его верные избирательницы, и, прикидывая, на сколько вырос его рейтинг. Оперативно проведённый социологический опрос показал со всей убедительностью, что его благородство оценено высоко, и граждане страны гордятся своим самым человечным и, несомненно, лучшим в мире правителем.
Насладившись своим неожиданным милосердием и благородством, Витёк вдруг понял, что возвращаться к рутине государственного управления, в котором он ни хрена не понимал, сидеть с умной рожей на скучнейших отчётах, выслушивать очередные прожекты, за которыми были прекрасно видны не только коррупционные схемы, но и банальнейшее воровство, у него нет и капли желания.
Смотреть на опостылившие рожи сил больше не было, и Витёк , неожиданно для самого себя, позвонил недавно введённому в ближний круг уроженцу малой народности. Новоиспечённый министр оставил хозяйство на заместителя, и они с Витьком на пару улетели в тайгу.
Эта поездка была сказкой. Наверное их охраняли, но на глаза не лезли и в своих вылазках от лагеря они с Укулымычем уходили далеко в невысокие горы, поросшие ягодами, которые можно было есть без опаски не мытыми. А грибы, растущие из земли, с листочками и хвоёй, прилипшими к клейкой щляпке, а не приготовленными на блюде, Витёк видел вообще впервые в жизни. Они набирали грибов целые корзины и, вернувшись в лагерь, варили их и жарили на большой сковородке с картошкой. Уплетая за обе щеки эту жарёху прямо со сковороды, Витёк понял со всей отчётливостью, что ничего вкуснее он в жизни не ел. Ему впервые в жизни
