«И в самом деле, зачем сдавать квартиру», – усомнилась Мака. Это их дом. Сюда они сбегаются, как маленький табун, окружают ослабевшего и спасают от смерти.

А что деньги? Бумажки, которые спасают от страха. Не надо бояться. Но Мака этого не умела. Она всегда чего-то боялась. Не одного, так другого. Боялась коммунистов: придут и раскулачат. Боялась братков: придут и отберут. Боялась, что умрет. Боялась, что заживется на этом свете и не хватит денег.

Мика смотрел на Лизу: ждал вопроса.

– Как можно было с температурой развозить твоих козлов по домам? – спросила Лиза. – Они же видели, что ты еле дышишь!

Мика задумался. Он не хотел подвергать ревизии своих друзей. Так же собаки не обсуждают между собой своих хозяев.

Дружба – это то, чему он служит. Идефикс. Лучше иметь ложную идею, чем никакой.

Мака осталась в квартире. Решила поухаживать за больным Микой. Но не очень получалось.

Во вторник помчалась на строительную выставку. Чего там только не было… Дома финские из бруса, канадские дома-сандвичи. Срок исполнения заказа – шесть месяцев. Полгода – и дом собран.

Какая плитка. Какие краски… Просто сады Семирамиды.

В среду Мака помчалась в гости к подружке-шведке. Там была интересная еда шестнадцатого века: вяленое мясо с гороховым пюре. Понятное дело: в шестнадцатом веке холодильников не было. Мясо солили, вялили, запасались на зиму.

У шведки бывали интересные люди и малоинтересные. Например, баба-политик. Она села, раскрыла рот и не закрывала его сорок минут. Слушать нечего. Смотреть не на что. Перебить – нереально. Приходилось терпеть.

В четверг Мака посетила театр «Современник». Спектакль был хороший. Странно. Страна рушится, а искусство живет.

А может, страна и не рушится. Жить стало интереснее – таким хищникам, как Мака. А таким травоядным, как Мика, – просто джунгли. Ложись и помирай. Одна надежда на демократию. Демократия наберет силу, и тогда всем места хватит: и хищникам, и травоядным.

Но что такое демократия? С чем ее едят?

В пятницу утром Мика сказал:

– Уезжай на дачу.

– Почему? – удивилась Мака.

– Потому что ты не моешь посуду.

Мака действительно не мыла посуду. Складывала в мойку. Она привыкла, что эту работу за нее делает домработница.

– Убирать за тобой у меня нет сил, – продолжал Мика. – А в грязи я сидеть не намерен.

Мака почувствовала, как ее душа взметнулась от радости. Она тоже хотела на дачу. Там работа. Там дела. Сдача дома.

Мака не могла существовать без работы более трех дней. А три дня уже прошли.

– Хорошо, – согласилась Мака. – Я сварю тебе борщ и уеду.

– Нет! – вскрикнул Мика. – От тебя столько грязи, что никакого борща не захочешь.

– Какой грязи?

– Овощи начнешь чистить. Свекла, морковь, картошка, лук, целый сугроб. Не надо. Я сам себе сварю.

– А ты в состоянии?

– Да. Я лучше себя чувствую.

Курс антибиотиков подходил к концу. Мика воспрял. Он уже сидел в кресле с газетой и тряс тапок. Прыгающий тапок – гарантия стабильности.

– Ну хорошо, – легко согласилась Мака. – Я поеду к себе. Если что, звони…

Мака вызвала Сережу. Он подъехал через полчаса.

Мака уселась на заднее сиденье – самое безопасное место. Сережа – хороший шофер, но дорога есть дорога. Какой-нибудь идиот возьмет и влепится.

Сережа включил приемник. Запел мужской голос. Очень красивый. Кто это? Мака стала вспоминать. Последнее время у нее было плохо с именами, забывала, как кого зовут. Возраст.

Неизвестный пел как Орфей.

Мака думала о муже, которого она оставила одного. Но он так хотел. И ее это устраивало. Она тоже хотела уехать.

Каждый живет свою жизнь – ту, которую он любит. В их жизни ничего не меняется. И НЕ ДОЛЖНО меняться.

Эта мысль впервые пришла в голову Маке: не должно меняться, потому и не меняется.

Предположим, Мика был бы другой: деятельный, результативный. Тогда и Мака была бы другой. Зачем ей быть генералиссимусом? Расслабилась и текла бы как речка – издалека долго.

Супруги – это волы, запряженные в одну повозку. Два вола тянут воз семейной жизни. Один вол – филонит. Тогда другой тянет за двоих. Напрягается. Наращивает мышечную массу. И через какое-то время это уже совсем другой вол – сильный, самоуверенный, ничего не боящийся.

Хотела бы Мака пастись, как корова на лугу, позвякивая колокольчиком? Да никогда. Она может жить только так, как она живет. А для этого нужен Мика, такой, как он есть. С тапком.

Бог не случайно свел эту парочку: Мака и Мика. Создатель долго тасовал колоду, чтобы вытащить эти две карты и положить рядом.

Через какое-то время они оба предстанут перед Господом. Он спросит: «Что вы делали в жизни?»

– Я зарабатывала, – ответит Мака.

– А я дружил, – ответит Мика.

И неизвестно, кого из них Создатель одобрит больше. Совсем неизвестно.

Машина медленно двигалась в пробке.

Округлые серые спины машин. Казалось, бегемоты идут на водопой.

«Ужас…» – подумала Мака.

Через час машина свернула вправо, в зеленый поселок.

Мачтовые сосны, белые березы, хрустальный воздух, царство царя Берендея. Счастье…

Настала зима. Ничего не изменилось, кроме температуры воздуха. Приходилось добавлять в бетон специальный раствор, чтобы кладка была состоятельной.

Зимой безрадостно. Недаром птицы улетают в теплые края. Счастливая страна Куба. Там всегда лето, даже в январе. И в Европе теплее на десять градусов, чем в России. Только Россия по полгода трясется от холода. Недаром пьют. Греются. Разнообразят жизнь.

Мика умер в самом начале февраля. Ранним утром. В одночасье. Оказывается, у него было больное сердце, а он и не знал, поскольку никогда не обращался к врачам.

Хоронить собралось много народу. Буквально толпа. Мака волновалась: хватит ли на всех автобусов?

Марья Ивановна и Сара Моисеевна не присутствовали из деликатности. А может, их не было вообще.

Квартира освободилась. Можно было ее сдавать. Но Мака не хотела пускать чужих людей в свое родовое гнездо.

Она не хотела больше ничего.

Лариса Николаевна, для домашних – Лора, шла по берегу Мертвого моря. Она приезжала сюда каждый год лечить суставы, но не только.

Ее нравилась тугая теплая вода, в которую погружаешься, как в счастье. Ее завораживали горы, похожие на лежащих сфинксов. И очень может быть, что это были не камни, а соляные холмы, занесенные песком, – бежевые, древние. Они так же выглядели во времена Иисуса Христа. Возможно, он стоял здесь с учениками и смотрел. И о чем-то думал в этот момент.