— В отделение интенсивной терапии.

Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и неожиданно для себя он запел:

— Пусть всегда будет солнце!!!

* * *

Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова черный обод.

— С давлением все нормально, — сообщил он, — анализы почти в норме, но это дело времени. Повышенная пигментация — это побочный эффект от витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать ультрафиолета. Крем от солнца — и все придет в норму. Я бы понаблюдал за вами еще пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели.

— Они такие же мои, как и ваши! — попытался оправдаться Сурков.

— Я вас не виню, Сурков, — Флигель хихикнул в кулак, — за то время, что вы пробыли здесь, я привлек к нашей клинике внимания больше, чем за все ее существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу еще немного потерпеть.

— Не надо, прошу вас.

— Опасайтесь, Сурков, Вы еще не набрались сил, а они вам очень понадобятся. Вы похудели на двенадцать килограммов, ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись — у вас были все признаки склероза: вспомните, как вы в холодильник заглядывали!

— Грешно смеяться над больными людьми.

— Вам придется беречь себя, подумайте об этом. А выписать я вас могу хоть завтра.

— Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет?

— Вы не любите новости?

— Не люблю.

— Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались.

— В каком смысле?

Флигель тактично покашлял:

— Как бы вам это объяснить? — Сначала вас пытались разбудить: жгли вам пятки, кололи иголками, били током; но когда это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар Тимофей, — доктор задумался, подбирая слова: — пренеприятнейшая личность, доложу я вам… Больной человек к тому же.

— А какое это отношение имеет ко мне?

— Он криптоман, — наконец решился Флигель. — Так вот, о чем это я? Ах, да. Так вот он-то и обнаружил, что вы теплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее.

Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы.

— Вы хотите сказать…

— Ничего не знаю, — поспешил заверить Флигель, — к тому же мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать.

— Я не останусь у вас ни минуты, — выдохнул Сурков через пересохшее горло.

— Как вам угодно, — слишком сговорчиво согласился доктор.

— А что было потом?

— Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу. Но вы, Сурков, оказались очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре.

— Много бы я еще протянул?

— Тяжело сказать, может пару месяцев, может пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то наверняка гораздо дольше.

— Спасибо, — поблагодарил Сурков.

— Я подготовлю документы к трем часам.

Сурков легко поднялся со стула и пошел к двери. Когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его:

— Сурков, а вам что-нибудь снилось?

— Лучше вам этого не знать доктор, — сказал Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.

* * *

Черная краска капота на солнце отливала синевой. Сурков похлопал по ней ладонью, оставив отпечатки:

— Горячий.

— Аккуратней, Гоша, — поморщился Людмирский.

— Та же самая?

— Ты как не разбирался в машинах, так и пребываешь в исходном состоянии.

— Зато ты время не терял.

— Я, как это теперь говорят, раскрутился.

— С Божьей помощью.

— Заешь что, Гоша, садись в машину, поговорим.

— Извини, — Сурков хлопнул по капоту ладонью и отошел в сторону. — Хочу пройтись. Составишь мне компанию?

Людмирский поморщился, но все же пошел за Сурковым.

— Тебе надо больше ходить, Лешка, вон ты как растолстел.

— Пока толстый сохнет, худой сдохнет.

— Это ты в точку попал, — Сурков расстегнул смокинг, теперь казавшийся невероятно большим. — Как Эльза?

— Хм, — ухмыльнулся Людмирский. — Пропала в день твоего, так сказать, засыпания. Я, разумеется, в Интерпол не обращался, а ее родственники не объявлялись.

— А меня кто обнаружил?

— Твои кредиторы. Их тогда много было, они решили имущество опечатать, вскрыли квартиру и нашли тебя.

— А ты?

— Меня потом вызывали тело опознать.

— Где моя доля, Лешка?

— Я рассчитался с кредиторами. И это все. Квартира за тобой осталась. Кстати, держи ключ, — Людмирский протянул знакомую связку, — все, пожалуй.

— Неужели ничего не осталось? А доля Эльзы?

— Знаешь, Гоша, теперь такие намеки делать неприлично.

— О как. Ты о чем?

— Да все о том же. Свои деньги я с тобой делить не собираюсь, и не изображай из себя мученика.

Людмирский сошел с тротуара к послушно ехавшей за ним машине и, нежно прикрыв дверь, растаял за поворотом.

Настроение Суркова было превосходным, и странное поведение Людмирского не могло его поколебать.

«Наверное, последствия склероза», — подумал Сурков. Он не мог поверить в то, что его друг смог поступить по отношению к нему как-то иначе, чем хорошо и, сев в троллейбус, проехал две остановки. На третьей к нему подошел кондуктор и попросил показать проездной. Сурков пошарил в смокинге, но денег не обнаружил. Он улыбнулся и стал рассказывать о том, как заснул летаргическим сном и проспал более девяти лет, как страдал эти годы от кошмара, как чуть не умер в больнице. Он рассказал почти все, не забыв упомянуть про безобразную Эльзу, но когда старушка на втором сидении пустила слезу, кондуктор разразилась длинным монологом о бессовестных пассажирах, на которых можно пахать и которым надо ходить пешком. Сурков сначала хотел пересказать историю заново, но понял, что тогда ему придется проехать свою остановку. Он вышел из троллейбуса и дошел домой, немного усталый, но все же в хорошем расположении духа. Почтовый ящик ломился от квитанций и счетов за свет, лифт и воду. Сурков перечитывал уведомление об отключении телефона за неуплату, одновременно пытаясь сунуть в замочную скважину ключ, но дверь оказалась опечатанной. Он осторожно оторвал пожелтевшую бумагу с гербовой печатью и услышал за спиной: