— Мы уже спорим, — возразил Сурков.

— Глупый спор.

— В споре рождается истина, какой же он глупый?

— Хорошо. Тогда представьтесь первым.

— Я это право уступлю.

— А я его не приму.

— А я не буду настаивать.

— А я не буду ломаться.

— А я не буду бодаться.

— А я не буду кусаться.

Поупражнявшись сорок минут в казуистике и косноязычии, спорщики выдохлись и лишь ненавистно рассматривали друг друга. Эту идиллию нарушила третья душа, с трудом забравшаяся на облако. Сначала появились ее руки, затем лысая голова, и, наконец, махнув волосатой ногой, на облако упало все остальное.

— Пока сюда поднимешься, семь потов сойдет, — душа недовольно разделась, выжала влажную тогу и, что-то бубня под нос, развалилась посредине облака. — Что притихли? Аргументы кончились?

— Нет! — хором ответили оппоненты.

— То-то и оно. Оба вы — ди-би-лы.

Сурков и душа напротив переглянулись.

— Да! Что смотрите? Вам, скотам, только волю дай — вы любую проблему в тупик загоните.

— Но позвольте! — возразила душа.

— Не позволю. Вы — интеллигент вшивый, и вы — программист хренов.

— И вы — инкогнито грубое, — вставила душа напротив.

— Я Иван Иванович, я — депутат.

— Депутат чего, позвольте узнать?

— Ну уж не начальных классов.

— Игорь. Игорь Сурков, программист.

— Марк Гаврилович, педагог.

— Еврей, — добавил Иван Иванович.

— А хоть бы и так. В споре это не аргумент, а в Раю национальных признаков не наблюдаю.

— Знаем, — с сожалением согласился Иван Иванович, — только вот чего не пойму: вас почему сюда?

— Потому же, почему и вас: за порядочность и честность, — с достоинством сказал педагог.

— Какая там честность, — махнул рукой депутат, — так, пена сплошная. Если церквушку-развалюшку в расчет не брать, однозначно упекли бы.

— И вы еще этим хвастаетесь?

— Констатирую. А ты чего молчишь? — обратился депутат к Суркову.

— Пока сказать нечего.

— Ну и дурак. Глупо здесь молчать. Вон еврей — и тот что-то вякает.

— Попрошу не выражаться! — вставил Марк Гаврилович.

— О! Я же говорил.

— Пока что ваш разговор больше напоминает базарную ругань, — заметил Сурков.

— Ха-ха-ха! Ничего, ничего, сынок, мы сейчас на библейские темы съедем, будем о добре и зле говорить.

— А я протестую, — возразил Марк Гаврилович.

— Протестуешь? А кто тебя будет слушать, протестант? — Иван Иванович свел на лбу брови и стал похож на Брежнева без медалей.

— Попрошу без двусмысленности, и вообще, я — против.

— Чего ты против? Что тебя задело?

— Тема. Общая тема… так нельзя…

— Ну ни хрена себе! — возмутился Иван Иванович. — Сурков, что может быть конкретнее добра и зла? Чего этот педагог кочевряжится?

— Общее понятие, — настаивал Марк Гаврилович, — относительность понятий: что хохлу хорошо, еврею — смерть.

— Мы не о сале с тобой говорим, — настаивал Иван Иванович, — добро — оно и в Африке добро.

— Послушайте, — перебил Сурков, — давайте следовать какому-то порядку. Пусть каждый выскажет мнение, а потом будем обсуждать.

— Парень дело говорит, — похвалил депутат, — давай, педагог, выкладывай.

— А почему я?! — возмутился Марк Гаврилович. — Ваша тема — вы и приступайте.

— Я предложил, мне за смелость надо баллы начислять, а это — твой ход.

— Не вижу здесь никакой логики. Я другую тему предложу.

— Предлагай.

— Не буду.

— Тьфу, — Иван Иванович повернулся к Суркову, — молодежь!

— А по-моему, нет ни добра, ни зла, — заявил Сурков.

— Смело, — похвалил Иван Иванович.

— Что же есть?

— И то, и другое.

— А как же Бог, как же Дьявол?

— Вы, молодой человек, не атеист? — поинтересовался Марк Гаврилович.

— Теперь уж точно нет, — заверил Сурков, — а насчет Бога и Дьявола… разве это не одно и то же?

— Ну, ты загнул! Знал я богохульников, но таких!..

— Молодой человек всего лишь хочет сказать, что Бог и Дьявол — родственники, — поправил Марк Гаврилович.

— А, ну это все знают, — согласился депутат.

— И если их объединить, то добро и зло исчезнет, — сделал вывод Сурков.

— Ха-ха! Как же ты их соединишь, сынок? Это тебе не батарейка, — Иван Иванович скрестил растопыренные пальцы, — не получится.

— Вы, молодой человек, когда-нибудь магнит ломали? — поинтересовался Марк Гаврилович.

Сурков растерянно пожал плечами:

— А при чем здесь…

— Видите ли, если разбить намагниченное железо, обратно его прижать можно. Можно, но с трудом. Как бы это… Неестественно. Все дело в том, что в магните электроны ориентированы полярно, и магнитное поле имеет свое направление: минус и плюс.

— Знаем, знаем! Что ты нам курс физики читаешь?! — возмутился депутат.

— А после того, как мы его распилим пополам, полярность изменится.

— Да ни хрена она не изменится! Такая же и будет.

— Ох, депутаты, депутаты — неграмотное детство, деревянные игрушки.

— Хочешь сказать, если распилить магнит, полюса в нем поменяются? — удивился Иван Иванович.

— А вы когда-нибудь пробовали сломанный магнит приставить обратно?

— Вот только этим и занимался. Приду в Думу, принесу мешок магнитов, молоток у меня там есть, наковаленка маленькая. Товарищи депутаты вопросы решают, за страну кровь проливают, а я магниты колю, как орехи, целый день с утра до вечера.

— Может, вам в ПТУ объясняли? Может, опыты какие ставили или с учителем физики повезло? — ехидничал педагог.

— Я два института кончил. Оба хорошо, — гордо заявил депутат.

— Смотрю, вы опять на личности перешли, — заметил Сурков.

— Короче ты! Интеллигент!

— А короче и не бывает, — продолжил Марк Гаврилович. — Если есть в мире поле, то после разделения оно будет противоположным, и совсем не значит, что обязано объединиться или не может существовать отдельно.

— И не обязано находиться в равновесии, — добавил депутат. — Ты же к этому клонишь, сынок?