завешенных пыльными простынями недоделанных статуй, стоит фигура.

Пионерка, еще одна, половина головы отколота, так что уцелели только левая бровь, глаз, половина носа и уголок рта — кажется, что она улыбается. Ее единственный пыльно-серый глаз смотрит прямо перед собой, на Настю. Но это не самое страшное. На ней, на пионерке без головы, надето бабушкино свадебное платье. Пожелтевшее, истлевшее, с длинным шлейфом. Через проеденные молью дыры на лифе торчит серое неживое тело.

Настя вскрикивает, но негромко. За эти дни она уже привыкла бояться. Нужно что-то большее, чтобы напугать ее по-настоящему. Куклы в платье недостаточно. Но мурашки все равно бегут у нее по спине. Кто был здесь? Кто это сделал? Настя делает несколько шагов к скульптуре, обходит ее вокруг, спотыкаясь о лиф, чуть не падая, стараясь не заглядывать в глаза таращащимся на нее через тряпки бюстам Есенина и Пушкина. В этот момент у нее в кармане начинает вибрировать телефон.

— Артур!

— Привет! Я пришел — а тебя нет, у подъезда стою. Ты далеко?

— Нет, — произносит Настя, расстегивая молнию на платье, стараясь не прикасаться к холодному телу под ним. — Я в мастерской. Сейчас спущусь.

— Ух ты! Может, я к тебе поднимусь лучше, всегда хотел туда заглянуть.

— Давай в другой раз, тут протечка, я грязь убираю.

— Помощь нужна?

— Да я закончила почти.

Наконец молния поддается, и она стаскивает платье через голову пионерки.

— А я суши привез.

— Здорово.

— Ты голодная?

— Да. Иду.

— Жду.

Она засовывает платье в сумку, выключает свет и запирает за собой дверь. Спустившись до первого этажа, она почти убеждает себя в том, что этот дурацкий маскарад могла устроить сама бабушка — в последние месяцы до третьего инсульта она бродила по дому одна. Но, переступив через порог на улицу и завидев улыбающееся лицо Артура, она вспоминает, что видела платье в шкафу еще несколько дней назад.

* * *

На вкус поцелуй Артура как жвачка, но не мятная, а какая-то фруктовая, из детства, которая еще надувалась в большие розовые пузыри и лопалась, прилипая к щекам и кончику носа. В лифте он держит ее за руку, как будто они знакомы пять минут и ничего между ними еще не было — он уже не может перестать прикасаться к ней.

Настя смотрит на проплывающие мимо этажи сквозь решетку, все выше и выше, вверх. Сердце ее все еще барабанит в висках, но она старается успокоить дыхание. За эти последние недели она столько раз срывалась на него, столько раз вела себя как полная дура, а он все равно вот так вот перебирает ее пальцы, один за другим, что-то насвистывая себе под нос. Она ничем это не заслужила. Она ведь вообще ничего никогда не делала, чтобы его заслужить. Но вот он, перед ней, вместе с ней. Она вытягивает руку и ерошит светлые волосы Артура. Он хороший. Надо отпустить его, нельзя тянуть за собой на дно. Эта мысль приходит к ней не первый раз, тяжелая, как булыжники в карманах утопленника. Надо отпустить его, он достоин лучшего. И она это сделает. Только не сегодня. Сегодня она не может быть одна. Но скоро. Скоро.

Перейдя за порог, она снимает пальто и устало кидает сумку на тумбочку.

— Я в душ.

— Только не заплывай за буйки — я ж еду принес.

— Ага.

Когда десять минут спустя Настя выходит из ванной, на кухне горит свет и шумит чайник, и Артур напевает что-то тихонько, пританцовывая, раскладывая на столе салфетки и палочки.

— А чего ты такой радостный?

— Да так. — Он подмигивает ей и продолжает мурлыкать себе под нос.

— А что ты такое поешь?

Настя обходит его, достает из шкафчика две чашки и пакетики с чаем.

— Да ты все равно не знаешь — ты ж музыку не слушаешь.

— М-м.

Настя изо всех сил пытается делать вид, что ей точно так же весело и что на свете есть только эта кухня, еда и чай и этот танцующий без музыки, беспечный и с какого-то перепугу влюбленный в нее молодой человек. Она смотрит на него и хмурится.

— Ну чего ты опять вся напряглась, Насть?

— Я не напряглась, просто думаю.

— А о чем думаешь?

— Да ни о чем.

— Да брось, ты всегда о чем-то думаешь. Как твоя книга? — Он кивает в сторону ее сумки, из которой торчит распечатка.

— Мрачно и нелепо. Не могу понять, почему они пытали его и убили в подвалах НКВД. Кому это могло принести вред? Это же сказки какие-то: народ, который ушел под землю, тайные знания, бла-бла-бла. Неужели он правда нашел что-то в экспедиции…

— Вот видишь — думаешь о плохом, как всегда.

— Зато ты такой радостный. Отчего?

Он закусывает губу и озорно улыбается.

— Ну ладно, ладно, подглядел я. Думал, ты в магазин заходила, сумка такая набитая.

— И что нашел? — недоуменно смотрит на него она.

— Ну, платье.

— Ну зачем? — Она поворачивается к нему спиной, плечи ползут вверх от напряжения.

— Не знал, что ты такая будешь старомодная суеверная… невеста.

Настя чувствует, как в ее теле деревенеет каждая косточка. Нет, нельзя даже в шутку такой разговор.

— Невеста?

— Да брось ты, все девочки мечтают выйти замуж, ничего такого.

— Я не мечтаю выйти замуж.

— Правда? А к чему платье?

— Это бабушкино.

— Ну я понял, что не дедушкино. Но ты же мерила его там, в мастерской, верно? Оно в шкафу висело еще на выходных.

Она оборачивается к нему, неловко разливая в чашки кипяток. Конечно, он переливается через бортик на стол, потому что она не смотрит, что делает. Старая клеенка в