целью: опустить его и доказать, что у них все лучше: газоны зеленее, общежития новее и лица умнее.

– Как вы познакомились? – спросил Гоша Эдика, когда они чуть приотстали от компании. Он все еще находился под впечатлением от неожиданного знакомства с Зарой.

– Видишь ли, люди, как дикари, реагируют на необычную внешность. Мне бы среди чукчей жить, где почти нет солнца. А тут все загорелые, как ковбои. Ну меня и начали помаленьку травить… У них это называется «буллить», – неохотно начал рассказывать Эдик. – Всем было дело до моей бледности. А потом появилась она. Пару раз вступилась за меня, назвала их расистами, а это в Америке хуже, чем фашизм, все испугались и отстали. Испугались, что их отчислят. Сначала она меня просто сопровождала, а потом… Я понимаю, что мы смешная пара, у нас с ней черно-белое фото от цветного не отличается, но мне с ней хорошо. Не в смысле безопасно или удобно, а именно хорошо как-то, душевно.

– Ну и забей на всех, – искренне поддержал друга Гоша. – Слушай, а она, я так понял, с тобой вместе в Массачусетском технологическом учится?

– Она подавала документы сразу в несколько университетов, тут все так делают. Она абсолютно гениальный программист, почти как ты. Я даже, если честно, не думал, что девушка может так классно кодить, это что-то запредельное. Ее приняли в Гарвард и к нам. Мне повезло: Зара выбрала MIT.

Гоша слушал и думал, что если о таком совпадении написать в книжке, то никто не поверит. Посоветуют автору писать сценарии для индийского кино.

Проведя радостные полчаса в компании с Эдиком, наслаждаясь полным попаданием в душевный тон друг друга, Гоша еле успел на автобус. В окне маячила довольная Лика, от избытка чувств жующая жвачку с особой интенсивностью.

День оказался совершенно рекордным по результативности. Во-первых, и это самое малозначительное событие, Гарвард победил Йель в американском футболе. Во-вторых, на обратном пути, как само собой разумеющееся, Лика села вместе с Вуки, а Гоша с Матисом. Никто это не комментировал, но Матис явно обрадовался, а Вуки просто светился от счастья. И самое главное событие этого дня состояло в том, что Гоша выполнил задание своего чекистского куратора.

Вечером он написал Сергею Игнатьевичу сообщение: «Ваша контора может спать спокойно! Хотя она, судя по всему, и так спит и мышей не ловит. Зара Салливан не учится в Гарварде, но она точно будет иметь хорошие впечатления о русском парне. Это я гарантирую. Спите дальше».

Гоша был уверен, что навсегда расстается с Сергеем Игнатьевичем. Но тот так не думал.

Глава 32. Признание Матиса

У Лики наступили трудные дни. Ей было хорошо с Вуки, по ощущениям примерно как после ударной тренировки встать под расслабляющий душ. Вуки вводил ее в состояние равновесия, рядом с ним ей легко дышалось и правильно думалось.

Но на свете был Матис. Красивый парень с утонченными чертами лица. У Вуки только глаза были утонченные, точнее просто узкие. Поставить их рядом на конкурсе красоты означало надругаться над Вуки, настолько очевидным был бы его проигрыш. Маленький, щуплый Вуки с желтоватой кожей совсем не смотрелся на фоне рослого француза. Да и само слово «француз» отзывалось в душе Лики множеством колокольчиков, выкованных мировой литературой и кинематографом. Поколения русских барышень томно мечтали о любви, срисованной с французских романов. Потом пришло время кинематографа. Советские женщины во сне гуляли по Парижу и флиртовали с Аленом Делоном. Лика пришла в этот мир, когда неотразимая улыбка Алена Делона уже померкла под натиском времени, но в гены ее предков по женской линии прочно въелось обожание всего французского.

Лика засыпала, и ей снились глаза Матиса на фоне Эйфелевой башни. Другие ассоциации, связанные с Францией, типа сыров с плесенью и кремов для лица, в ее романтический сон, слава богу, не вторгались.

Вуки был представителем Азии, которая воспринималась Ликой как второй сорт человеческого бытия. Даже в кино, которое смотрела Лика, азиаты играли не героев-любовников, а плохих парней, которые дрались, высоко поднимая ноги.

Другими словами, Матиса можно было вставить в красивую рамочку из образов, олицетворяющих его страну. А Вуки в рамочку не встраивался, он существовал сам по себе. Просто Вуки, с которым хорошо.

Лика мучилась дилеммой. Матис смотрел на нее дружелюбно, но не более. Вуки смотрел с обожанием. Матиса она развлекала, боясь замолчать на минуту, которой он может воспользоваться, чтобы уйти. С Вуки она могла вообще молчать, убаюканная его словами. Однако Матис – это французские сыры и вина, лавандовые поля и жареные каштаны. А Вуки – рисовые плантации и резиновые шлепанцы с перепонкой около большого пальца. Сердце Лики разрывалось на части. Она заблудилась в двух соснах: одна была красивая, а другая – уютная. Что выбрать?

Лика решила, что советоваться по этому вопросу с Матисом и Вуки не очень правильно. Оставался Гоша, дружба с которым, по ее мнению, давала права на подобные консультации.

Но как только Лика заявила тему беседы, Гоша замахал руками и даже отступил на пару шагов. Он категорически отказался обсуждать сердечные дела Лики. Сказал какие-то банальности, дескать, слушай свое сердце, сам поперхнулся этой ходульной фразой и убежал от Лики так быстро, что она не смогла догнать его даже на роликах.

Стало ясно, что разбираться придется самой. Лика рассудила, что Вуки никуда не денется, а вот с Матисом нужно добиться полной ясности. Дойти до окончательной определенности. Припереть к стене, задать вопрос в лоб: уж не влюблен ли он в нее? Точно? Точно-точно? Ну а вдруг, мало ли как у этих французов бывает. И получив отрицательный ответ, в чем Лика почти не сомневалась, радостно устремиться к Вуки. Вообще-то она и без того понимала, что с Матисом они не пара. Хотя внешне, безусловно, смотрятся очень гармонично: оба высокие, сильные, породистые представители белой расы. С Вуки все наоборот: внешне они смотрятся как скаковая лошадь и вьючный ослик. Но с Матисом она чувствует себя пловчихой, к тому же не самой умной, а с Вуки она богиня, которой, кстати, вовсе не обязательно быть умной. Достаточно быть просто божественной.

Она догадывалась, что не нужна Матису, и была этому даже рада, но сойти с дистанции не могла. Такая прямолинейность, граничащая с топорностью, была побочным продуктом ее спортивной карьеры. Воля к победе не давала Лике права сойти с дистанции, не дойдя до финиша. Она привыкла плыть, буравя воду руками и ногами, до конца, пока не коснется бортика. Нельзя останавливаться, не уперевшись в бортик. Этот спортивный принцип стал ее второй натурой. Теоретически она знала, что жизнь и спорт не вполне совпадают, но ничего не могла с собой