с большим влиянием местных ямайцев. Они играли все подряд. В основном – ритм-энд-блюз с элементами ска-бита: попурри из песен Отиса Клэя, что-нибудь зажигательное и страстное из репертуара бывшего участника Swan Silvertones Вернона Гарретта, «Pouring Water (on a Drawning Man)» Джеймса Карра, и душераздирающую «Open the Door to Your Heart», одну из самых ярких жемчужин из скромного, но блестящего наследия Даррелла Бэнкса. Это не были общеизвестные ритм-энд-блюзовые номера из горячей сотни журнала The Billboard. Это были грубые по звучанию региональные хиты, никак не подходившие для серф-баров и танцевальных вечеров. Эти песни еще нужно было постараться отыскать на пластинках маленьких независимых лейблов таких как «Revilot», «Goldwax», «Kent», «Gator» и «Modern». Band of Joy выступали с программой из подобных «кассовых» песен: участникам даже удавалось выдавать сносные, зажигательные концерты. Роберт в свойственной для себя манере, которая не предполагала и намека на благозвучие, исполнял песни. Менеджер группы, отец участника-органиста, «Поп» Браун счел голос Роберта невыносимым и уволил его через несколько недель.

Поверженный, но не побежденный Роберт в 1967 году вернулся на сцену с обновленным составом Band of Joy и совершенно новой концепцией. «Я любил блюз, но вдруг осознал, что не смогу всю жизнь слушать только его старую версию. В то время обороты набирала музыка Западного побережья», – вспоминает Роберт. Он был очарован объемом музыки, вобравшей в себя энергию движения хиппи, хлынувшей из-за океана. Три альбома произвели на него особое впечатление. Первый – Moby Grape, дебютный альбом одноименной группы из Сан-Франциско. Их песни звучали структурированно, гармонии четкими, а инструменты гитаристов, казалось, разговаривали друг с другом на своем языке.

Затем – один из самых влиятельных альбомов 1960-х, Forever Changes группы Love, соединивший фолк, рок, блюз-джаз и фламенко в психоделический синтез в среднем темпе. И наконец – одноименный альбом группы Buffalo Springfield. Сочетая фолк и кантри с рок-н-роллом, Buffalo Springfield вместе с The Byrds подготовили почву для рождения таких звезд как Crosby, Stills&Nash, Джони Митчелл, Линда Рондстадт, Поко, Loggins&Messina и The Eagles. «Так я отыскал то, что хотела слышать и публика, и я сам».

Песни с этих альбомов захватили внимание Роберта Планта не только технической составляющей, но и настроением, которое они передавали. Квинтэссенция «власти цветов», движения хиппи, воспевала принципы свободной любви, психоделики и дурманящего юношеского оптимизма. «В их музыке слышался дух романтики, которого не было в британском поп-роке. Я почувствовал в ней и общественное сознание, и высокое чувство ответственности», – говорил Роберт. Он намеревался исполнять эту музыку с максимальной отдачей, передавая ее пыл и радость. Но прежде было необходимо убедиться, что и у участников группы будут такие же музыкальный вкус и общий настрой. Они должны быть на одной волне.

Роберт уже имел представление об идеальной аккомпанирующей группе. Однажды вечером он собрал ребят в пабе напротив станции Нью-Стрит в Бирмингеме за кружечкой темного эля. Кевин Гэммонд был железным кандидатом на участие в группе. На местной сцене он считался лучшим соло-гитаристом, да и прошло уже почти два года как они начали совместную деятельность. Заполучить Дэйва Пегга в качестве басиста было большой удачей. Пегг хорошо зарекомендовал себя в местных командах – хард-рок ансамбле The Way of Life, The Exception и The Uglys со Стивом Гиббонсом.

Найти приличного ударника оказалось гораздо сложнее. Барабанщик первого состава Joy Пит «Плаг» Робинсон постоянно замедлял темп в середине песни, и Роберту приходилось подгонять его. Нет, ему был нужен энергичный ударник, как он сам или даже больше. Он вспомнил одного парня в кричащей оранжевой куртке из страусиной кожи, который подошел к нему во время выступления в «Plaza Ballroom» в Олдхилле. Роберт хорошо помнил, как он крикнул ему: «Ты крут, приятель, но без меня никуда не годишься». Нахальный ублюдок!

Этот негодяй присоединился к The Crawling King Snakes на несколько концертов, параллельно работая с другой командой, и группа начала переход «от голубоглазого соула[53] к жесткому андеграундному звуку». Пегг знал Джона Бонэма по совместной работе в Way of Life и утверждал, что это «лучший ударник не только в Мидлендсе, но и где бы там ни было еще». К сожалению, репутация барабанщика оставляла желать лучшего. Бонэм – яркий пример плохого парня, «готового сражаться со всем миром». На первый взгляд было сложно отличить непредсказуемую вспышку агрессии от «спортивной» злости, которую он обрушивал на ударную установку. «Если бы только имелся способ обуздать эту силу», – мечтал Пегги. Но он знал – обуздать Джона Бонэма невозможно.

[3]

Была веская причина, почему Джона Бонэма прозвали «Бонзо». Согласно Словарю сленга Джонатана Грина, прилагательное «bonzo» означает не только «умелый», но еще и «сумасшедший, эксцентричный». Редкий музыкант в рок-н-ролле обладал таким лаконичным и точным прозвищем.

Мастерство Джона Бонэма как ударника было неоспоримо. «Какую бы группу он не встретил на своем пути, он бы чувствовал себя в ней комфортно», – говорил Джим Симпсон, коллега Джона по работе в Locomotive. Еще одна команда из Черной страны, The Senators, постоянно обжигалась на заурядных ударниках, пока не появился Бонэм.

По словам их басиста Билла Форда, «он словно втихаря подлил нам в напитки ракетное топливо». Это был настоящий зверь, который выбивал триоли на басовом барабане.

Едва Джон научился ходить, родители подарили ему барабанные палочки из гикори. Это можно считать либо ужасной ошибкой, либо актом божественного вмешательства. Мальчик без устали стучал по любым предметам, неодушевленным и одушевленным, попадавшимся ему на глаза. Изрядно перепадало и младшему брату, Мику, пока Джону не попадался более похожий на перкуссию предмет. В ванной или на кухне подходящего «оборудования» всегда было достаточно. «Я играл и на банке с солью для ванны, и на жестяной банке из-под кофе, крепя к ней проволоку, чтобы получить эффект малого барабана. А на кухне всегда были мамины кастрюли и сковородки», – вспоминал Джон. Некоторое время ему хватало настоящего малого барабана, пока на 15-летие отец не подарил Джону подержанную установку «Premier». На ней Джон и начал постигать азы мастерства.

Джон Бонэм рос в Реддитче начала 1950-х, уютном городке графстве Вустершир. Едва ли этот «спальный район» в 24 километрах к югу от Бирмингема мог похвастать местами, где обучают технике игры на барабанах. «Я никогда не брал уроков, а просто играл, как хотелось», – говорил Джон. Обучение мальчика ограничивалось прослушиванием пластинок на 78 оборотов из коллекции родителей, где попадались записи Гарри Джеймса, с потрясающим ударником Бадди Ричем, или Бенни Гудмана Джином Крупом – виртуозом свинговой эры, фактически написавшим учебник жанра. Многое можно было почерпнуть, слушая игру этих мастеров. Ритм просто «выпрыгивал» с этих пластинок.

Джон регулярно слушал радио. Особенно