всего. И не сохой, нормальным конным плугом. У него не три или четыре лемеха, как у тракторного. Один! Это сколько километров я за ним прошел, спотыкаясь и матерясь, весь в поту?! Так это только 20 соток огорода, а не нормальный крестьянский надел в 20 гектаров.

А еще было бы полезно Елену Анатольевну поставить раком на поле и дать ей серп в руки, заставить сжать несколько гектаров пшеницы. Может, эти кабинетные дураки и дурочки кое-что поняли бы насчет «перегибов», почувствовав их на своем позвоночнике.

Это только во время Перестройки журналисты находили каких-то замшелых деревенских полуидиотов, которые вспоминали, как они в молодости не любили колхозы и мечтали снова стать единоличниками. Долго показывали нам этих ветеранов-страдальцев. Жаль, что невозможно переместить машиной времени этих рассказчиков в деревню 1937 года, когда уже несколько лет в колхозы шла техника, трактора, жатки, молотилки, когда были механизированы самые тяжелые виды ручного крестьянского труда. Пусть бы они призвали колхозников снова разбежаться по единоличным хозяйствам, пахать лошадьми, жать косами и серпами, молотить цепами. Что из себя представляет озверевший колхозник, немцы в войну почувствовали на примерах партизан. Этим перестроечным рассказчикам пришлось бы еще хуже, чем немцам.

Не надо путать американского и европейского фермера, вооруженного техникой (и то — в гораздо более поздние времена) и советского доколхозного крестьянина. Это две большие разницы.

Причем, Прудникова, как и Яковлев, тоже публикой относится к историкам левой ориентации. Но и Яковлев, и Елена Анатольевна, когда несут свою чушь в массы, опираются на концепцию о причинах, вызвавших «Большой террор», авторства коллеги В. Земскова по институту истории РАН Юрия Жукова…

* * *

Вы помните в Перестройку оглушающий гвалт об уничтожении крестьянства в коллективизацию, которое привело к тому, что в СССР был постоянный дефицит продовольствия? Еще не забыли о таком журналисте, как Ю. Д. Черниченко? Юрий Дмитриевич настолько ненавидел колхозы, что его выступления про них на телевидении в программе «Сельский час» были похожи на истерики припадочного. Про то, как сам ЦК КПСС обанкротил колхозы, столкнул сельское хозяйство на затратный путь экстенсификации, что от колхозов уже к 60-м годам прошлого века одно только название осталось, перестройщики умалчивали, естественно. Зато идеологам ЦК удалось народу, обозленному дефицитом, подсунуть провокационную идею об уничтожении крестьянина-кормильца кровавыми большевиками. И первыми «научными открытиями» позднесоветских историков были именно преступления против крестьян сталинского режима во время коллективизации, сам «Большой террор», по сути, только развитие темы. В начале 30-х годов кулаков сначала сослали по поселениям и рассадили по лагерям, а в конце 30-х, при Ежове, для гарантии — перестреляли, как слой народа, представляющий наиболее большую опасность для власти диктатуры пролетариата.

На этом дохлом ките вся концепция «Большого террора» долго стояла. Она вначале всех историков устраивала. Но с годами выявлялась серьезная для ее устойчивости проблема — сочиняли всё второпях, поджимало время Перестройки, поэтому не озаботились подкреплением в виде «обнаруженных» в архивах соответствующих партийных документов, решили, что достаточно будет указать на несуществующие призывы Сталина к террору на февральско-мартовском Пленуме 1937 года. К 90-м годам советскому народу эти Пленумы и съезды КПСС настолько обрыдли, что никто не опасался массового интереса к их материалам. Прокатило.

Нужно еще учитывать, что отечественные идеологи и историки не сами изобрели этот «механизм», его идею они нагло спёрли у Роберта Конквеста, автора книги «Большой террор», вышедшей в конце 60-х годов. Только у Конквеста была война Сталина не с раскулаченными, а уже с колхозным активом. По Конквесту, Сталин боялся даже колхозного крестьянства и запугал его репрессиями в отношении председателей колхозов. В «Большом терроре» прямо написано, что в 1937 году были посажены чуть ли не все председатели колхозов и члены правления.

Понятно, что такую дурь можно было подсунуть иностранному читателю, но советскому, даже времен Перестройки, вряд ли. Поэтому в отечественной переработке идея Конквеста получила вид гонений на «крепких хозяев».

Кстати, Виктор Земсков считается специалистом именно в вопросе репрессий во время коллективизации, основные его работы в этом направлении написаны. Он в них также защищает Сталина от нападок либералов за эксцессы раскулачивания, перекладывая вину на партноменклатуру, как и его коллега по институту истории РАН Ю. Жуков, выступивший с альтернативной концепцией причин 1937-го года.

Идея «защиты» Сталина от либералов от института истории РАН (думаю, вы согласитесь, что его сотрудники, Земсков и Жуков, не «свободные художники») проста до безобразия. Я уже неоднократно писал — сам Сталин антикоммунистам не очень страшен, страшны идеи большевизма, которые он отстаивал. Если Сталина оторвать от большевизма, то таким «лейбом» можно вполне пользоваться в целях даже патриотического воспитания народа для нужд современного российского буржуазного государства.

Иосифу Виссарионовичу стали приписывать антимарксизм, ухватившись за высказывание в его последней теоретической работе, что не все положения Маркса о политэкономии капитализма применимы к социализму (степень бессовестности этой манипуляции осознаёте?), изобразили из него непонятного патриота-государственника, а противопоставили Сталину — партноменклатуру, больше того — саму коммунистическую партию, которую он мечтал отстранить от власти.

Законченный вид эта «защита» Сталина от либералов приобрела у недавно отдавшего концы историка Пыжикова в виде «сталинского большевизма». То, что сам Иосиф Виссарионович неоднократно прямо говорил о тождестве ленинизма и большевизма — неважно, правда? Разработки Пыжикова, к моему удивлению, были на ура восприняты нашей околоисторической швалью.

Нет, я не тому удивляюсь, что им пришелся по душе «сталинский большевизм». Удивляюсь бесстыдству остепененных научными званиями людей, которые на панихиде по Пыжикову называли его выдающимся ученым. После Пыжикова вряд ли чем меня можно удивить в плане отношения этих ученых-историков к исторической науке. Самого покойного, придумавшего извечную вражду между украинским и русским народами, сделавшему весьма много для разжигания ненависти к братскому украинскому народу, я могу охарактеризовать только одним словом — курва. Можете ругать меня за использование такой лексики, но других слов для Пыжикова у меня нет.

А близкая дружба с этой курвой отлично характеризует еще и любимца нашей левой полусбрендившей публики историка Евгения Спицына…

* * *

Доверчивость нашей публики, особенно ее левой части, меня даже не удивляет, она меня шокирует. Стоит только какой-нибудь мрази произнести заветные слова «СССР — гордимся», «Сталин — великий», как у этой публики начинают пузыриться сопли восторга и любви по отношению к их произнесшему. А если еще поругать Путина и его режим — тут уж любовь и через рамки платонической перескакивает, тут уже почти гомосексуальные отношения между этими говорунами и левой клакой. Картина отвратительная до блевотности. Ведь ничего даже не