Разогнавшись, Михаил ткнулся в низкий берег с такой силой, что едва не вылетел из лодки. Вылез — по колено в воде, постоял, прислушался… Вроде бы все вокруг было спокойно. Подумав, Ратников спустился к озеру и вытащил на берег челнок. Замаскировал, как смог, как увидел, в кусточках. Задумался…

Теперь куда? А куда-нибудь подальше! Собак у новгородцев нет, да и вряд ли они пустятся в погоню ночью — кого тут поймаешь-то?

Значит, нужно переждать до утра, а уж утром, таясь, ноги в руки… А даже и нет — просто посидеть где-нибудь, посмотреть, куда поплывет ладейка?

На ощупь наломав лапника, Миша сунулся подальше от берега в лес и, кое-как устроившись, чутко, вполглаза, задремал. Несколько раз, естественно, просыпался, прислушивался… кругом все было тихо. Тихо… До тех пор, пока не стало светать — вот тогда и послышались отдаленные крики. Ясно откуда — с островка.

С осторожностью выйдя на берег километрах в двух севернее от того места, где был спрятан челнок, беглец пристально всмотрелся в бледную озерную гладь. Словно гигантский жук-плавунец, черная ладья, помахивая веслами, быстро удалялась на юг. Прочь! Не стали искать — некогда? Неужели, уплыли по своим делам? Или…

Ратников вдруг подумал — а как бы он сам поступил сейчас на месте Игната? Прочесывать лес — людей не хватит. Но ведь беглец — человек, а не лесной зверь, а потому — рано или поздно выйдет к людям, в какое-нибудь селение. Вот там-то и нужно ждать… либо оставить кого-нибудь, а может быть, там давно есть свои люди. Скорее всего — именно так. То-то они не очень-то суетились, знают — никуда «переветник» не денется, просто некуда, рано или поздно попадется.

Ратников ухмыльнулся — а мы пойдем другим путем!

Челнок есть — чего ж еще желать-то? Теперь вдоль бережка — осторожно, чтоб никого не встретить — и на север, на север, к Нарве-реке. Там — селение, Орден, вряд ли новгородцы туда сунутся. В селении — Яан, рыбак, про которого говорила Лиина. Он знает про тайное убежище — остров, а быть может, даже встречал там ребят, Максюту и Эгберта. Сколько тут всего плыть? Километров с полсотни, вряд ли больше. За двое суток вполне можно добраться, если приналечь. Следует поторопиться, и не только из-за возможной погони — скоро вообще-то лед встанет.

Почти до полудня Михаил греб, насколько хватало сил, а потом устроил себе небольшой привал, выбрав пустынный на вид мыс. Согрелся, да и из-за облаков выкатилось, на радость беглецу, солнце. И жутко захотелось есть.

Пересилив себя, Ратников вновь уселся в лодку, погреб… и, заметив показавшийся из-за мыса парус, резко повернул к берегу. Спрятался в камышах, переждал, покуда рыбаки не проплывут мимо… Рыбаки… По сути, им-то до беглеца какое дело?

И снова в путь, и волны, и холодный ветер в лицо, и кровавые мозоли на ладонях, и ноющая от усталости спина. Греби, греби, Миша! Усмехнувшись, Ратников сбавил темп и посмотрел на небо — бледно-голубое, высокое, безоблачное… Это плохо, что безоблачное. Лучше уж дождь, чем мороз, — этак, не успеешь оглянуться — и лед.

Ближе к вечеру резко похолодало, и приставший к берегу Михаил тоскливо подумал о том, что его самые нехорошие предположения скорее всего сбудутся не сегодня-завтра. Однако, что было с этим поделать? Он же не механический двигатель, чтоб работать подряд целые сутки.

Да еще желудок сводило… И ни огнива, ни трута, ни — конечно же — зажигалки. Вот как плохо не вовремя бросить курить! Ратников прикинул — сколько он уже обходился без сигарет? Лет пять? Больше? С тех пор, как бросил… А вот не надобно было бросать, сейчас бы, глядишь, зажигалочка какая-нибудь завалялась — огонь! Поймал бы рыбину или глухаря — уж пошарил бы по чужим силкам да вершам. Итак, конечно, придется пошарить… Но вот жрать дичину сырой что-то не очень-то хотелось.

Привязав челнок в камышах, Михаил отправился присмотреть себе ночное убежище… и тут заметил костер. Легкий полупрозрачный дымок, дрожа, понимался в темно-голубое, пока еще с бледными серебристыми звездочками и луной, небо.

Миша не стал таиться — вряд ли это погоня. Кстати, насчет своего удачного побега он теперь имел несколько иное мнение… Ему просто позволили убежать! Можно сказать — вынудили. Чтоб рассказал своим «хозяевам» тевтонцам о странных переговорах… Да, скорее всего, Игнат — вовсе не производивший впечатления рассеянного или плохо разбирающегося в жизни человека — поступил именно так.

— Бог в помощь, — подойдя к костру, вежливо поклонился Ратников.

— И тебе того же, — откликнулся седенький старичок в меховой телогрее и сдвинутом на затылок треухе. — Садись, поснидай с нами ушицы.

Михаил, конечно, уселся, второй рыбак — вихрастый мальчишка лет десяти-двенадцати — протянул ему деревянную ложку:

— От. Не побрезгуй мил-человеце.

— Благодарствуйте…

Ах, с каким наслаждением беглец поднес ко рту обжигающе-ароматное варево! Хорошая была ушица, духовитая, наваристая, да с луком, с кореньями. Не налимья, а окуневая, да уж и на этом спасибо.

— Хороша у вас уха! — наедаясь, искренне поблагодарил Миша.

— Возьми-ко, мил-человек, хлебушка, — протянул краюшку парнишка. — Кушай, кушай. Издалече, видать?

— А нут-ко, помолчи, Гришатка! — охолонил парня старик. — Ты ешь, гостюшка, ешь, его не слушай. Ишь, любопытный больно, все ему расскажи, вынь да положь!

— Да я ж просто так, дедко Силантий!

— С Плескова я, — насытившись, улыбнулся беглец. — К Нарове-реке, к родичу дальнему добываюсь. В Плескове, вишь, дом у меня сгорел…

— Ай-ай-ай! — дед Силантий горестно покачал головой. — Вот горе-то. А семейство-то твое, как… упаслось?

— Да слава богу! К свату уехали… туда и я пробираюсь.

— Ясно, в Ыйву путь держишь, старик улыбнулся. — Большое село, красивое. Сват-то твой, спрошу, из чудинов что ль?

— Из них, — спокойно кивнул Ратников.

— Долгонько тебе еще плыть, — дед Силантий посмотрел в темнеющее прямо на глазах небо. — Инда, с утреца выплывешь — к вечеру будешь. Лишь бы ледок не встал.

— Да уж, — озабоченно повел плечом Миша. — Да уж.

Поев, стали налаживаться спать. Чуть отодвинув в сторону угли кострища, настелили на горячее место лапника, улеглись, пригласив гостя, накрылись шубейкой а сверху — рогожкой. Сразу же стало тепло, уютно… И Ратникова тут же сморил сон. Едва только успел улечься. Умаялся за все эти дни, бедолага!

С утра подкрепившись превратившимися в студень остатками ушицы, Михаил простился с гостеприимными рыбаками и, спустившись к озеру, вывел из камышей лодку. Уселся, помахал рукой рыбачкам — деду с внуком — да потихоньку погреб, обмотав тряпицами обмозоленные ладони.

К вечеру не успел, приткнулся к дощатым мосткам деревни уже ночью — хорошо, вызвездило, да и луга светила.

Привязав лодку, обстучал об доски весла, нарочно, чтоб было слышно издалека. Где-то совсем рядом взъярился, залаял пес.