– С чего я вдруг останусь? Не останусь, я же сто раз уже говорил. С кино разберусь и тогда приеду. Куда я без родины? Да и людей подвести не могу, тебя например. Ты же за меня поручался, когда я уезжал. Так что приеду обязательно. А пока – я тут что-то вроде посла доброй воли, рассказываю людям, какая хорошая советская страна, какие молодцы советские люди и лучше советского человека быть не может! Серьезно, без шуток – делаю, что могу, для своей страны. И побольше, чем наши дипломаты, делаю. Или по крайней мере не меньше.

– Это хорошо. Это правильно! – Махров явственно облегченно вздохнул. – Держись там, в мире чистогана! И здоровье береги. Ты нам нужен! Кто еще будет нести нам золотые…

– Убью! – перебил я тираду Махрова, и тот радостно захихикал. – Ну все, Лех… пока!

– Стой! А чего не спрашиваешь про Зину? – вдруг перебил он меня. – Зина-то родила! Мальчик у тебя! Поздравляю!

Я замолчал. Меня будто подушкой по башке врезали. Нет, ну само собой Зина должна была когда-то родить, раз беременная ходила, но это самое событие как-то отодвинулось от меня на неопределенное время. Ну как бывает со сценой в книге: ты пишешь, пишешь, а потом рраз! И тебя оторвали на какие-то домашние дела. И вот в голове у тебя картинка: герои твоей книги стоят, застыли – с поднятыми в беге или шаге ногами, с открытыми ртами, застывшими во время разговора. Облака встали на месте, солнце остановилось. Нужно снова запускать проектор в голове – и тогда герои опять заживут своей жизнью, так и не заметив, что эта самая жизнь останавливалась на несколько часов. Вот так и с Зиной – я отодвинул от себя мысли о ней. Отодвинул все, что касалось этой женщины, так жестоко выбросившей меня из своей жизни. Отодвинул и мысли о моем ребенке, которого она вынашивала. И вдруг… бах! Получите! И распишитесь…

– Как она его назвала? – Голос мой был чужим. Я его не узнавал. Ощущение такое, будто я – это не я и все окружающее мне только снится. Странно так… у меня теперь есть сын. В этом мире – сын!

– Мишей. Она назвала его Мишей!

В голове звенело, в ушах колокольчики… и кровь – она бьется в сосудах, распирает голову, бухает, как барабан. У меня – сын!

– Миша, ты слышишь меня? Миша! – Только сейчас я осознал, что голос в трубке уже с минуту пытается до меня докричаться. И тогда я медленно, очень медленно ответил:

– Да, я слышу тебя…

– Миш, она сказала, чтобы я тебе передал – все остается прежним. Но если ты захочешь увидеть ребенка – она препятствовать этому не будет.

– Она сама тебе позвонила?

– Нет, Миш… это я позвонил… – Голос Махрова сделался грустным. – Хотел тебя порадовать на день рождения. Порадовал?

– Порадовал, – безжизненно сказал я, и Махров, спеша завершить тягостный разговор, бодро отрапортовал:

– Ну вот и замечательно! Я сказал, что хотел, и между прочим – наши переговоры денег стоят! Так что прости, закругляюсь. Да и поздно уже, засиделся я на работе. У нас ведь ночь. Давай, еще раз тебя с днюхой и жду в Москву! А мне еще отписываться за перерасход средств на переговоры. Привет Ниночке! Бывай!

Я не успел ничего сказать – трубка загудела, голос Махрова исчез. А я постоял несколько секунд молча, а потом буркнул:

– Зайди. Я же знаю, что ты подслушивала.

В трубке щелкнуло, а через полминуты в дверях спальни появилась виноватая мордашка Ниночки.

– Прости, я не хотела…

– Хотела! – перебил я ее. – Теперь ты знаешь, у меня есть сын. И я его никогда не оставлю. Что бы там себе ни напридумала его мать.

– А зачем ты мне это говоришь? – Нина долгим взглядом посмотрела мне в глаза.

– Просто, чтобы ты знала, – пожал я плечами и вдруг подумал: а правда, зачем я это ей говорю? Она и так все слышала. А что такого еще я ей могу сказать? То, что мой ребенок мне дороже, чем она? Это было бы жестоко. Да и глупо. И кроме того, сейчас, именно в этот день разбирать наши с ней отношения – это вообще маразм. Способ испортить настроение себе и всем окружающим. А настроение у меня и так не на высоте.

– Прости… я сам не знаю, что говорю. Не выспался, котелок не варит. Я посплю еще, ладно?

– Поспи, – кивнула Ниночка и улыбнулась, – мы с Лаурой и ее матерью готовим к празднику. Я хочу сделать салат оливье и селедку под шубой – интересно, американцы будут их есть? Я бы еще и холодец сварила, но найти здесь хорошие говяжьи ноги – проблема! Да и скорее всего они не будут это есть.

– Ты бы лучше сходила вместе с Лаурой в ресторан и заказала все, что душеньке угодно, и не придумывала бы всякую ерунду. Нет, ну так-то я и оливье поем, и селедку, но… лучше планируй это на завтра. А сегодня – шагайте в ресторан и оплатите доставку и официанта, который все наладит. Сегодня, можно сказать, – служебный обед. С друзьями завтра посидим. Поняла?

– Поняла, – Ниночка пожала плечами. – Как скажешь… босс!

Так все и вышло. Хорошо, когда у тебя есть деньги, а под боком вполне приличный ресторан, где готовят и морепродукты (я их обожаю), и обычное сочное мясо. Картошку жарили на месте – терпеть не могу гретую, черт знает сколько времени лежащую на кухне. Нет, ну так-то на войне я ем все, вплоть до ящериц и змей, но в своем доме, сейчас, я же не на войне. Потому могу себе позволить и лангустов, и креветок, и мидий с устрицами. Вот только живых устриц я есть отказываюсь. Пусть жарят или варят. Я живое и хихикающее не ем (Шекли. «Где не ступала нога человека»).

Шампанское? Французское, конечно! Гулять так гулять! «Вдову Клико»? А давайте-ка ее сюда! Кстати, ничего особенного. Раньше не пробовал, вот теперь попробовал. Шипучка как шипучка. Только стоит бешеных денег. Я бы лучше «Советское полусладкое» употребил – и дешево, и сердито.

А вот виски у них хорошее, ничего не могу сказать. Шотландское, конечно. И стоит недорого (сравнительно)!

А пиво американское вообще-то очень слабенькое. Не умеют они варить хорошего пива – суррогат, да и все тут. Наше «Жигулевское» (если его не разбавили – «три ведра воды на емкость, и ни одна комиссия не докажет!») ничуть не хуже, а сдается мне – и получше. Патриотизм во мне говорит? Пивной? Да черта с два! Я за свою жизнь столько этого самого пива выпил – море разливанное. «Опыт – сын ошибок трудных».

Допивали на следующий день. В первый день пили не очень много, а набрал я этой дряни несколько ящиков. Зачем? И сам не знаю. Русская привычка – в подвале должны стоять ящики с консервами, мешки с крупами и мукой, и само собой – пару ящиков водки или коньяка. Ну так… на всякий случай. Вдруг апокалипсис, а мы не готовы?!

Консервы и крупы обычно или съедаются хозяевами, заменяясь новыми запасами, или благополучно протухают, попутно питая еще и многочисленные полчища мышей и крыс.

В общем, в моих генах заложено это самое хомячество, прорывающееся иногда в самый неожиданный момент жизни. Ничего особо нового – ТАМ, в той моей, прежней жизни, в моем амбаре все это имелось. Как и запас патронов для двух моих ружей. Но пасаран! Зомби не пройдут! Всех завалим! Переживем апокалипсис!