…КОМКОН дал согласие на включение генераторов — опираясь на данные футурологического моделирования, основанные на разработке Максима, Сикорски удалось убедить руководство в необходимости «нестандартных мер». Однако привычка «отрезать хвост по частям» все-таки сказалась: было дано разрешение на «позитивное» облучение не всей страны, а только ее небольшой части, своеобразного заповедника под условным названием «Район реморализации» и площадью около ста квадратных километров, где с помощью землян был выстроен Город Просвещения, представлявший собой нечто вроде укрупненной версии института Странника. Сикорски резко возражал, доказывая пагубность «кусочничества», и требовал подвергнуть позитивной реморализации всю Республику, а в идеале — весь континент, включая Хонти, Пандею, Юг и Островную Империю (особенно Империю, учитывая специфику психологии жителей), но вынужден был отступить. КОМКОН использовал убийственный контраргумент — «пока отдаленные последствия излучения не ясны, мы не можем рисковать здоровьем целой разумной расы», — и Страннику пришлось смириться и довольствоваться предоставленным ему правом «в экстренных случаях применять любой вид излучения на всей территории бывшей страны Неизвестных Отцов, используя всю сеть башен».

Как ни странно, но свою клятву Максим сдержал: новый Центр на Саракше построен не был — мощные пси-генераторы смонтировали на спутниках, вращавшихся над планетой на квазистационарных орбитах и посылавших на Район реморализации узкий конус излучения. Управление излучением и его ретрансляция осуществлялись с поверхности планеты, но была предусмотрена и внешняя блокировка «для пресечения несанкционированного доступа к аппаратной Города Просвещения». Звучало благообразно, однако Максим подозревал, что на самом деле в КОМКОНе опасаются не столько захвата узла управления экстремистами-аборигенами, сколько чрезмерной самостоятельности руководителя прогрессорской миссии землян на Саракше Рудольфа Сикорски.

Но как бы, то ни было, Город принял несколько тысяч молодых саракшиан, желавших «приобщиться к свету»: принцип добровольности предложил Максим, и Сикорски не стал возражать. Район реморализации стал своеобразным оазисом, и Максим, приняв решение и покончив с колебаниями, работал. Работал самозабвенно: по сути, он занимался той самой контрпропагандой, проводить которую он предлагал еще при Неизвестных Отцах, и даже сумел тогда убедить значительную часть руководителей подполья в необходимости такого шага.

Максим работал и видел результаты своего труда, как видит их человек, очищающий от пыли и паутины прекрасное старинное произведение искусства. Максим ощущал дыхание ясной мысли. Он понимал, конечно, что за несколько месяцев или даже лет ему вряд ли удалось избавить этих людей от всей той грязи, которую они копили поколениями, однако был уверен, что уже сейчас никто из обитателей Города не произнесет чудовищную фразу: «Честность? А что это такое, и сколько стоит?». Он знал, что небольшие коммуны, подобные Городу Просвещения, существовали на Земле триста лет назад, и знал, что они исчезли, растворились бесследно в волнах простейшей цивилизованности, но видел и разницу. Его Город опирался на всю мощь Земли, поддержанную излучателями, и Максим надеялся, что все будет наоборот — Район реморализации не исчезнет, а расширится: сначала на всю страну, потом на весь материк, а затем и на всю планету Саракш. Максим не создавал рай, чтобы населить его грешниками в надежде, что райская жизнь изменит их к лучшему, — он воспитывал созидателей рая. И малая часть его обитаемого острова становилась истинно обитаемой — медленно, но неуклонно.

Рада была рядом. Она следовала за ним тенью, но тенью не бессловесной — ему все чаще казалось, что в этой тихой женщине словно распрямляется какая-то тугая пружина, сдавленная десятилетиями серого бытия и наконец-то освобожденная. Она усваивала знания так, как вбирает воду сухой песок пустыни, веками ждавшей дождя, но воспринимала их по-своему, зачастую удивляя Максима странными, на его взгляд, умозаключениями. Рада становилась все более самостоятельной, и это и радовало, и в то же время почему-то беспокоило Мака Сима. Она сильно изменилась — после годичного отсутствия Каммерер сразу это заметил. Пока его не было на Саракше, она жила и работала в Центре Сикорски и там же училась. И, похоже, многому научилась: официантки из маленького заштатного кафе больше не было — вместо нее появилась какая-то другая женщина новая и незнакомая. Она была нежна с Максимом, но он чувствовал, что она все больше отдалялась и что у нее есть что-то свое, куда ему, Максиму, хода нет (и его пандейская любовная история тут, ни при чем — они о ней даже не вспоминали). И все-таки он был счастлив: Рада по-прежнему любила его, а главное — у него было дело, с головой захватившее профессора Каммерера.

* * *

Вот так гость, думал Максим, изучая сидящего перед ним человека. Ему казалось, что он видит перед собой своего брата, несмотря на то что лицом они не были похожи и Максим был светловолосым, а горец носил прямые черные волосы, спадавшие на плечи. Но в остальном — смуглая кожа, фактура мышц, высокий рост, взгляд, стать и манера держаться — как есть братишка (только постарше — лет этак на пятнадцать). Смуглые и золотоглазые — каким чудом вы появились в этом мире, такие непохожие ни на хонтийцев, ни на пандейцев, ни на айкров? И как вам удалось уцелеть в бесконечной череде войн, веками сотрясавших весь материк, и пережить последнюю, самую страшную войну — ядерную? А похож, похож на человека Земли, не зря меня тут принимали за горца…

— Я рад, — с вежливой почтительностью произнес гость, — что мне удалось исполнить желание моего клана и встретиться с тобой, Святой Мак.

— Я тоже рад видеть горца страны Зартак, — искреннее ответил Максим, решив не акцентироваться на прилагательном «святой». В конце концов, ритуал есть ритуал — что он знает об обычаях этих таинственных горцев, о которых жителям равнин известно чуть больше, чем ничего? И обращение на «ты» — это наверняка выражение доверительности, как у пандейцев. — Приветствую тебя в Городе Просвещения, Ирри Арритуаварри.

Кажется, его имя я выговорил без ошибки, слава Мировому Свету.

— Ты пришел учиться?

— Нет, — горец покачал головой. — Я пришел передать тебе приглашение, тебе и твоей спутнице. Мы ждем вас в любой день и час. Вам будет интересно, Святой Мак.

Ого, подумал Максим, вот это поворот. И кто тут из нас прогрессор, спрашивается? Интересно, очень интересно, но виду подавать не стоит, нет, не стоит.

— Как мы сможем найти путь к жилищам твоего клана? — спросил он бесстрастно, будучи уверен, что гость это оценит. Сама формулировка вопроса подразумевала согласие, и это тоже соответствовало, насколько Максиму было известно из истории народов Саракша, манере общения, принятой среди местных первобытных и полупервобытных племен — у тех же пандейцев, хранивших древние обычаи.

Ирри достал из нагрудного кармана кожаной куртки и положил на стол небольшой камешек в форме чуть согнутой человеческой ладони.

— У истоков Голубой Змеи, в западных отрогах хребта Зартак, есть наши поселения. Покажите это первому встречному, и вас проводят. Мы не пользуемся радио, но все новости узнаем очень быстро. Благодарю тебя за то, что ты принял наше приглашение, Святой Мак.