Джек поневоле посочувствовал Иффи-ребенку. Он же не просил родиться чудовищем! Должно быть, это просто ужасно: смотреть на приветливый огонь очага издали и знать, что никогда не станешь в доме желанным гостем. А потом возвращаться под воду, где ты тоже никому не нужен.

— Постепенно Иффи научился быть человеком, — продолжал между тем Брут. — Ему пришлось прикрыть волосы — они у него как шерсть у выдры — и перепончатые когтистые пальцы. Зубы с прозеленью — не проблема. У многих рыцарей такие же.

Брут помолчал и подбросил еще дров в костер.

— Не то чтобы я ждал гостей, но осторожность никогда не помешает.

Пега достала свой ножик для свежевания угрей и положила его рядом.

— Короче говоря, Иффи украл челнок и сделался пиратом. Очень скоро он стал предводителем шайки, ведь даже келпи-полукровка в три раза сильнее обычного человека. Но все это время ему хотелось жить на земле — и чтобы его принимали и любили как своего.

— Любили… — прошептала Пега.

В голосе ее звучала неизбывная печаль. Джек украдкой глянул на девочку: а ведь она тоже — человек словно бы только наполовину, с ее-то пятнистым лицом, тщедушным тельцем и клочковатыми волосами! И однако ж Бард твердо объявил, что никакая она не фэйри.

— Странно, — размышлял вслух Брут. — Думаю, Иффи в самом деле хотел подружиться с отцом, но натура келпи алкала крови. В ночь вторжения он подплыл к гнезду кракенов и рассказал им, что к северу от замка якобы затонул корабль. Кракены тут же устремились туда. А люди Иффи прошли по туннелю к подземным темницам. И заполонили замок, убивая всех на своем пути. Отца зарубили прежде, чем он успел дотянуться до меча.

— Но вы с матерью выжили, — проговорил Джек.

— Иффи хотел, чтобы новые подданные его полюбили. Потому он всего лишь изгнал нас в свиной хлев. Он построил монастырь Святого Филиана, хотя на самом-то деле христианства он не понимал. Монахи-отщепенцы основали обитель ради прибыли: а чего еще ждать от пирата? Мы с матерью жили в непрестанном страхе смерти. Иффи постоянно грозился скормить меня своим ручным крабам. А теперь, пожалуй, спать пора. Возможно, завтра путь предстоит длинный.

— После этаких рассказов я ни за что не усну, — пожаловалась Пега.

— Герои обычно поют развеселые песни, чтобы укрепиться духом в походе, — напомнил Брут.

— Я слишком устала, — вздохнула Пега. И подложила под щеку свечу, подаренную матерью Джека, — словно защитный амулет.

Так что петь выпало Бруту. Он исполнил балладу о рыцаре, который гонится за людоедом по зачарованному лесу. Баллада изобиловала всяческими «хэй!», «хо!» и «тра-ля-ля-ля», по-видимому, весьма воодушевляющими, однако ж на Джека песня нагоняла тоску. Особенно когда «хэй!» и «хо!» эхом прокатывались по длинным темным туннелям.

Когда Джек проснулся, Брут заверил его, что уже утро. Раб уже хлопотал над костром, разогревая на палочках овсяные лепешки. Пега, приподнявшись, прислонилась к стене — и вид у нее был далеко не цветущий.

— Начать день с теплых лепешек — что может быть лучше? — возвестил раб.

Джеку разрешили запить их несколькими глоточками сидра.

— Мне всю ночь келпи снились, — пожаловалась Пега. — Сколько раз ни просыпалась, все Иффи в темноте мерещился.

— Мать, бывало, говорила, что дурные сны предвещают что-то хорошее, — отозвался Брут.

— Ага, например, вместо того чтобы умереть голодной смертью, мы достанемся на обед дракону.

Пега встала явно не в духе, но Джек ее не винил. Он и сам был зол на весь мир. Стены словно смыкались вокруг него, в спертом воздухе мальчуган просто-таки физически ощущал тяжесть каменных сводов над головой.

— Чем больше съедим, тем меньше нести, — оптимистично заметил Брут. — Мать всегда говорила: во всем есть светлая сторона, если только взять на себя труд поискать.

Раздражающе мурлыкая себе под нос, Брут соорудил новые факелы и сложил припасы в мешки. И в завершение застегнул на себе зеленую перевязь с мечом Анредденом.

Когда все наконец собрались, Джек повел маленький отряд в правый туннель. Пусть там полным-полно «драконьего дерьма», зато есть надежда на воду. Чем дальше путники шли, тем чаще встречались агатовые вкрапления; а спустя несколько часов уже приходилось обходить кругом целые глыбы.

— Да вы только гляньте! — восторгался Брут. — Тут на десяток драконов хватит.

— Помолчи, пожалуйста, — взмолилась Пега. — У меня голова трещит.

Так что Брут прикусил язык — и принялся насвистывать. Немелодичный, с придыханием, мотивчик действовал Джеку на нервы.

— Да заткнись ты! — наконец не выдержал мальчуган. — Ты вообще понимаешь, что такое «скрытность»? Ты что, об осторожности напрочь позабыл? Если в пределах десяти миль рыщет дракон, так он на твои дурацкие неумолчные звуки как раз прибежит!

— Кто-то не выспался, — отозвался Брут, ничуть не обидевшись. — Давайте-ка сделаем привал и поуспокоимся малость.

Джек устало привалился к глыбе «драконьего дерьма» и предался мечтам о том, как сломает посох о голову раба. Брут пустил по кругу куль с прокисшей овсяной мешанкой. Пролежав в мешке столько времени, она свежее не стала. Пега уверяла, что на вкус мешанка — ни дать ни взять крысиные какашки, однако ж путники не могли позволить себе выбрасывать еду. Джеку отчаянно хотелось пить. Услужливое воображение рисовало ему водопады и бурные реки, да так живо, что шум воды слышался чуть ли не наяву. Но стоило ему сосредоточиться, и становилось ясно: это всего лишь легкий сквозняк. Да еще, конечно, Брут.

— Придумал! Я буду загадывать загадки! — воскликнул раб. — Игра в загадки — что может быть веселее?

С волной и ветром воюю я рьяно.

В пучине покоюсь, побратимы мне — камни.

Сидя — силен я. А сдвинусь — безволен.

Скажи мое имя!

Брут выжидательно глядел на спутников, точно пес, в надежде, что ему кинут палку.

— Мне без разницы! У меня голова болит, — пожаловалась Пега.

— Погоди-ка. Кажется, я догадался, — промолвил Джек. — Ветер и волны — значит, тут же и корабли есть. А то, что лежит на дне моря, это… якорь!

— Молодец, — похвалил Брут. — Вот тебе еще загадка:

Люб я людям; лечу издалече.

С полей принесен, на полянах собран.

Под кров укромный на крыльях доставлен.

Скажи мое имя!

— Да это проще простого. Мед! — тут же ответил Джек. О пчеловодстве он знал все — благодаря матери.

— Тогда вот тебе потруднее:

Молчу как мертвая — в мятежном чертоге.