class="v">Для ненаглядного мальчика.

Галя фрукты называет «фруктой»,

и я за ней повторяю.

На ночь Галя ящики накрывает своею курткой,

словно фрукта её золотая.

Рубиновая малина из Кабарды,

агатовый виноград из Крыма.

Я рассказываю Гале, что мой сын тоже в детстве был худым,

а теперь – кровь с молоком детина.

Каждое утро я прихожу к Гале поговорить,

беру фрукту, перевожу деньги на карту какого-то там Оглы.

Свет мой, знаю, ты считаешь, я пишу стихи так, словно не умею любить.

Но я только так и умею писать о любви.

«Можно я без фамилии? Не то её все узнают…»

Можно я без фамилии? Не то её все узнают.

Имя оставлю подлинное – Лариса.

В четырнадцатом году, на излёте мая,

она доела последнюю горстку риса.

Центр ещё не бомбили, ждали приказа,

брали измором, так кошка играет с мышью.

В том году с нами впервые случилась фраза:

«Спи, своего не услышишь».

Мне говорят, что особенно проникновенно

я пишу о войне и о могиле отца в Докуче.

Семь лет я мечтаю встать перед ней на колени.

Папа колготки называл почему-то «дольчики».

Господи, почему я об этом помню?

О такой малости из отцовской речи.

Папа, папочка, обещаю слушаться беспрекословно.

В середине июня Лариса доела последнюю горстку гречки.

Все, кто пережил наше первое военное лето,

помнят, какими пустыми были проспекты и улицы.

Рядом с театром оперы и балета

двое суток металась хромая рыжая курица.

Около синагоги под окнами кабинета моего дантиста

поселилась холёная перепуганная чау-чау.

Последнюю картофелину разделила Лариса.

Выпила последнюю чашку чая.

Лариса не любит, когда ей задают вопросы

о лете четырнадцатого, о том, как здесь всё горело.

«Я бы не выжила, если бы не дикие абрикосы,

я варила из них суп. И его ела».

«Кричит: «Выколи мне глаза, выколи…»

Кричит: «Выколи мне глаза, выколи!

Не хочу видеть его под пытками».

А иначе как называется то, что восьмое лето

вместо Кальмиуса – Лета?

Злая стала, глазами вращает и матерится,

а потом читает стихи про донецкую про столицу.

А потом как заплачет и снова орёт: «Выколи!»

Не могу я, мама, просто живи с закрытыми.

Не смотри на него сегодня, помни его иначе,

когда он был ещё не воин, а просто шахтёрский мальчик,

когда ты в нём юная в туфельках с острым мысом

танцевала в парке не хуже Писарева.

Когда был он одной на всех и души, и крови,

когда ты ещё не умела плакать и сквернословить.

Просто помни его другим, так честней, но людям

ни за что не скажи, что он больше таким не будет.

2022 год

«Здравствуй…»

Здравствуй!

Я пишу тебе с какой-то невменяемой глубины,

из ещё не получившей официальное имя впадины.

Глянешь вверх – не видно луны

сквозь толщу чёрной воды.

Говорят, вода точит камень.

Камень, в свою очередь, точит нож.

Им вырезают нам память

и выковыривают землю кровавую из подошв.

Только я всё равно не забуду, не имею права,

как приходил к нам дьявол.

Переодетый.

Как однажды с нами случилось не Божье лето,

а Страшный суд.

Как в городе роз, угля, балета

Людмила Ивановна добоялась до диабета.

Всё это происходит со мною тут —

в городе, который восьмую зиму

облит бензином

и ждёт, подпалят его или подожгут.

«Нет улицы героев ДНР…»

Нет улицы героев ДНР.

Война не знает снов и полумер.

Они сидят, одетые для боя.

Как выглядит одежда на героях?

Да как попало, как кому теплей.

Десятка три макеевских парней.

За них молюсь, а ей не до молитв.

Ей только знать бы, что никто убит

из них не будет завтра, послезавтра.

А дальше планов нет: война и мряка.

И на войне бывает, свет мой, всяко.

Она их учит собирать АК

и забивать в рожки патроны.

Болит ли сердце за смешного паренька?

Она звонит мне: «Ань, сходи к Матроне».

И я иду. Прошу как за себя.

За тридцать душ с макеевской пропиской.

Меня моя болезная страна

давно считает сукой, террористкой.

И я не спорю. Что мне спорить с ней,

но тридцать душ макеевских парней…

И тридцать душ их бледных матерей.

Таких же, как и я, сорокалетних.

Ещё вчера был зной и выпускной,

сегодня мальчики венчаются с войной.

«Они – мне дети», – талдычит в рацию военная сестра.

Она грешна, она же и чиста,

хоть и не мылась, кажется, неделю.

Но есть опять надежда, что с креста

Христа не снимут ни в конце апреля,

ни в мае. Будет некого снимать.

Он будет не распят, его научат,

как собирать АК. И даже внучек,

настанет день,

он к маме приведёт расцеловать.

«а если бы вы знали…»

а если бы вы знали

какие сообщения

присылают наши русские люди

когда кидают деньги на карту

в помощь пылающему Донбассу

на броню и еду

на рации и воду

они не пишут

пусть враг горит в аду

они пишут ласково

моему народу

держитесь миленькие

держитесь родненькие

храни Бог наших ребят

Москва с вами

Хабаровск с вами

Тула и Тверь

Калининград и Владивосток

они присылают деньги от родины

которая не забыла

по крупицам

деньги на хлеб и «птиц»