у вас речь, – сказала Марта. – И не уверена, что когда-нибудь вообще это выясню, – тихонько прибавила она, снова посмотрев на часы.

– Что вы сказали? – Эйитль приложил ладонь к уху. – Я плоховато слышать стал из-за всех этих циркулярок и прочей фигни.

– Ничего. Продолжайте.

– Между мной и им был один собственник. Йоуханн его звали. Мы у него дом купили, все покрасили. Вселились и начали там по мелочи менять и улучшать то да се, как водится. А Фридни вечно твердила, что нам кухня нужна новая, и наконец мы ее взяли и купили.

– Фридни?

– Да, жена моя.

– Понятно, – сказала Марта.

– Я вам это рассказываю только потому, что его нашли на том леднике. А иначе мы вообще бы ничего не рассказали. Мне за это стыдно. У нас с Фридни это было как груз на душе. Нам этого нельзя было делать – а мы вот сделали и всегда считали, что лучше об этом помалкивать. И никому не рассказывали. Мы… мы их попросту украли. Все как есть.

– Кого «их»?

– Да деньги.

Эйитль пожал плечами, словно сам недоумевал, как так получилось.

– Какие деньги?

– Которые мы нашли в старой кухне. Один миллион новехонькими тысячекроновыми купюрами. Он их тщательно запрятал в кухонный гарнитур перед тем, как исчезнуть. А лежали они в обычном целлофановом пакете.

– Кто «он»?

– Сигюрвин. Которого вы нашли. Это точно был не Йоуханн, который там жил до нас. Это были не его деньги. Мы у него это выведали, так, исподтишка. Фридни спрашивала. У нее очень ловко получилось.

– Сигюрвин? Какое отношение он имеет к этому?

– А я разве не говорил?

– Нет.

– Это был его дом. Он там жил, когда пропал! – сказал Эйитль, раздражаясь непонятливости Марты.

– Сигюрвин? Вы уверены?

– Да, сто процентов. Мы…

– Да?

– Мы их обратно уплатить не можем, – сказал Эйитль. – Их больше нет.

Конрауд молча выслушал рассказ Марты о визите столяра в полицию, – и эта история изумила его настолько же, насколько выбила Марту из седла.

– Сигюрвин спрятал у себя дома миллион крон?! – ошарашенно переспросил он.

– По всей видимости, да, – ответила Марта. – Но что… что они сделали с этими деньгами? Им не пришло в голову сдать их? Уведомить кого надо? Что это вообще за люди такие?

– Он этим был очень огорчен, мужичок этот. А его жена, Фридни, наверное, еще сильнее.

– А что они сделали с деньгами?

– Вложили в акции банка «Кёйптинг». У Фридни там родственник работал.

– И что?

– Во время кризиса они все сгорели.

32

Вечером следующего дня Конрауд припарковал машину у студии педикюра на улице Аурмули и прошел прямо в зал ожидания, где уже сидели двое мужчин и женщина. Он ждал Хельгу, и ему велели садиться. Посидев некоторое время без движения, он решил взять полистать глянцевый журнал. Тот был старым, и писали в нем про развод какой-то пары, заведовавшей крупным предприятием, про корпоратив в медиаконцерне (с фотографиями людей, мелькавших по телевизору) и про открытие сыроедческого ресторана. В колонке «Светская жизнь» сообщалось, что некий крупный бизнесмен купил себе дом. Конрауд перелистал один за другим все номера журнала на столике, немного поглазел на жизнь людей, все время находящихся в свете софитов, – и ему самому стало немного стыдно за то, что он интересуется такими вещами.

Клиенты по очереди вошли в кабинет, а потом вышла одна сотрудница и спросила, не Эйрик ли он.

– Нет, – ответил Конрауд.

– У вас же мозоли? – спросила она.

– Нет, – ответил он, – и я не Эйрик.

Тут вышла Хельга, и он поинтересовался, могут ли они с нею поговорить наедине. Она спросила, зачем он пришел, и он сослался на Ингиберга, с которым она вместе училась, и упомянул наезд в Теневом квартале, имевший место несколько лет тому назад. Он, мол, не из полиции, но ему дали поручение рассмотреть ДТП с человеческими жертвами. Хельге стало любопытно, она вспомнила, что действительно училась вместе с парнем по имени Ингиберг. Она пригласила Конрауда в маленький кабинетик.

– Много же у вас сегодня дел, – сказал он, садясь, а она закрыла дверь.

– Людям хочется, чтоб ноги у них выглядели как следует, – она улыбнулась короткой улыбкой. – Но я не понимаю, как… почему вы решили поговорить со мной… Что я могу вам рассказать?

– Не знаю, помните ли вы, но примерно семь лет назад на улице Линдаргата был совершен наезд на человека. Водитель скрылся. Жертва скончалась. Жертву звали Вилли, и это был друг Ингиберга. В тот вечер они ходили в спорт-бар, а домой пошли не вместе. С Ингибергом я уже поговорил. Он сказал, что в тот вечер видел вас в том же баре. С вами были две подруги. Он тогда немного выпил и собрался с вами поговорить, но так и не решился. Не факт, что вы это помните, но спросить вас я, вероятно, могу.

Во время этой тирады Хельга смотрела на него серьезным взглядом, внимательно прислушиваясь к каждому слову.

– И что же?

– Что?

– Какое отношение это все имеет ко мне?

– Вы помните тот вечер? – спросил Конрауд.

– Ингиберга я помню, – ответила Хельга. – Но все было не совсем так, как вы рассказываете. Это ведь его версия случившегося? Я этого не забыла. Ингиберг в школе был просто несносным. Вечно щипался, неприличности говорил… Моя подруга там отмечала день рождения. Мы втроем пошли в ресторан. А потом решили пройтись по пабам и дошли до этого самого спорт-бара. Ингиберг был пьян в стельку, а на улице была жуткая метель. Вот эти две вещи я помню.

– И что там насчет Ингиберга? Что произошло?

– Он подошел к нам, но мы не захотели с ним разговаривать и велели оставить нас в покое. А он рассердился, стал обзывать нас шлюхами и все в таком духе, и мы еще раз попросили его оставить нас в покое. Я подумала, что он к нам полезет, но он взял и наблевал. Из него просто фонтаном хлынуло! Он успел подставить стакан, но кое-что пролилось на пол. Вот мерзость-то! Он так по-дурацки выглядел: рассказать – не поверите. Когда мы с подругами встречаемся, мы это часто вспоминаем.

– Мне он этого не рассказал, – заметил Конрауд.

– Что же тут удивительного: он, наверное, и сам не помнит. Он же совсем пьяный был.

– А вы с ним друг друга хорошо знали?

– Он со мной учился только в восьмом и девятом классе. Так-то я его толком не знала, – ответила Хельга.

– Вы помните, кто еще был в баре в тот вечер?

– Нет, – не задумываясь,