рассказали новые подробности о кладе, который нашли супруги, когда наконец решили поменять кухонный гарнитур. Вся сумма, один миллион, была в нескольких пачках тысячекроновыми купюрами. Пачки лежали в целлофановом пакете, заткнутом между хлебопечкой и шкафом над нею: промежуток между ними был закрыт панелью под цвет дверей гарнитура. Пакет был с эмблемой супермаркета «Хагкёйп», сказала Фридни: она была явно рада, что наконец может облегчить совесть. Они стояли как приговоренные к смерти в своей кухне, красиво обставленной, с новой техникой и шкафами со стеклянными или деревянными дверцами. Судя по всему, на кухню здесь денег не пожалели.

– Хуже всего, если это просочится в газеты, – сказал столяр: он все еще думал о репутации своей и супруги.

– Вы точно знаете, что Сигюрвин жил здесь до вас?

– Да, – смущенно ответила Фридни. – Хотя они могли остаться и от Йоуханна. Никто их не забирал. Вот мы и оставили себе.

Ее прямота понравилась Конрауду, и он стал думать, как на их месте вообще поступали бы люди, если бы кому-то не хватало денег, и он вдруг нашел бы их в своей кухне – деньги, которые никто не спешит забрать. Фридни как будто прочитала его мысли.

– Я думаю, почти все взяли бы их себе, – сказала она. – Наверное, почти все поступили бы как мы. Правда-правда. Я думаю, что так. Мы же не хуже других, честное слово.

– Вы говорили с Йоуханном, который в свое время продал вам этот дом, купленный у семьи Сигюрвина?

– Да, я его подслушала, – ответила Фридни. – Он не понял, о чем я говорю. Но мы не сразу все потратили. Мы эти деньги стали хранить, потому что не знали толком, что с ними делать. Для нас это был какой-то шок. Вдруг – раз! – и находим такой пакет. Кто вообще такие суммы на кухне прячет?

– А потом мы хотели поговорить с вами, полицией, – прибавил Эйитль, – но как-то не получилось.

– А потом не успели мы оглянуться, как уже купили акции банка, – сказала Фридни. – И случилось с ними то, что случилось, и ни кроны у нас не осталось.

– Нам же придется это все обратно выплачивать? – спросил Эйитль.

– А вы знали, чьи это деньги?

– Разве не Сигюрвина? Нам ведь придется платить его наследникам?

– Нет никакой уверенности, – ответил Конрауд, – что эти деньги вообще принадлежали Сигюрвину, хотя это и вероятнее всего. Может, он прятал их для кого-то другого. Как там было на самом деле, никто не знает.

– Абсолютно то же самое другой ваш сотрудник сказал Эйитлю, – радостно выдохнула Фридни.

Он заметил, что супруги воспрянули духом. Когда он только пришел к ним, они были понурыми. Они показали ему, где были спрятаны деньги. Сейчас там стояла внушительная итальянская паровая печка. Эйитль сказал, что они ею вообще не пользуются. Фридни возразила: мол, иногда все-таки пользуются. Особенно хорошо в ней удавалась копченая свинина на Рождество, получалась такая сочная!

Конрауд смекнул, что тот «другой сотрудник» – эта Марта. Он рассказал супругам, что сам много лет расследовал дело Сигюрвина, а теперь он вышел на пенсию и занимается этим расследованием на досуге. Они это поняли.

– Вы правильно поступили, что связались с полицией сейчас, когда тело Сигюрвина обнаружили. Чтобы признаться в вашем поступке, вам потребовалось мужество.

– Нам показалось, что так будет правильно, – сказала Фридни. – У нас из-за этого на душе было скверно. И я вам скажу как есть: если бы мы нашли эти деньги сегодня, мы тотчас же заявили бы! Тотчас же.

– Вы не думайте, мы не воры какие-нибудь, – заверил Эйитль. – Просто так получилось. Что нам было делать?

– Значит, купюры были в целлофановом пакете?

– Да, – подтвердила Фридни. – Обычном пакете из супермаркета.

– Его вы, конечно, не сохранили?

– Мы его в мусор выбросили, – ответила Фридни. – И никому не рассказали.

– И зачем ему было держать дома столько деньжищ? – спросил ее муж.

– Это несчастливые деньги, – сердито возразила Фридни. – И хорошо, что они в кризис сгорели.

– А может, из-за них его и убили? – спросил Эйитль. – Могло такое быть?

Конрауд пожал плечами. У него были на этот счет догадки, но им было не место в этой шикарной кухне с итальянской паровой печкой у людей, растративших чужие деньги.

Он уже распрощался с супругами и сел в машину, как вдруг у него зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и женский голос в трубке – тоже.

– Это Конрауд? – поинтересовалась она.

– Да.

– Это Хельга. Я поговорила с подругой, но она не помнит того человека, о котором вы спрашивали.

– Простите, кто это?

– Хельга.

– Хельга?

– Вы ко мне в студию заходили по этому поводу.

– Так вы из студии педикюра? – замялся Конрауд и наконец вспомнил свой визит к Хельге.

– Точно, – сказала Хельга. – Я помешала?

– Что вы, ничуть.

– В общем, она помнит тот вечер в спорт-баре, когда мы отмечали день рождения, но никакого человека в баре не помнит.

– Ну, значит, дальше разговора не будет. Я просто хотел спросить. Благодарю…

– Но у меня другое.

– Да?

– Она ушла домой раньше нас. И она вспомнила кое-что, что услышала на выходе из бара. Там какой-то человек в шапке, как вы описывали, стоял на улице и разговаривал по мобильнику. И она до сих пор помнит одну его фразу: она ее сильно напугала. Особенно тон, которым он ее произнес.

– А сам этот человек ей знаком?

– Совсем нет. И она не помнит, чтоб видела его в баре.

– И что же она услышала?

– Она только успела расслышать два слова, и он их так прошипел в телефон, таким яростным тоном, что она аж вздрогнула.

– И что это были за слова?

– «Убить его».

– Как-как?

– «Убить его». Вот что она услышала!

– «Убить его»?

– Да. Он это прошипел в телефон, и ее это так напугало, что прямо врезалось в память!

35

Три дамы неопределенного возраста сидели в парикмахерской и ждали своей очереди, листая старые журналы, посвященные сплетням да рекомендациям по стилю жизни. А еще двух дам уже обслуживала парикмахерша. Одна из них сидела у зеркала с полосками фольги в волосах и разговаривала о чем-то, что она называла «ундулированием», а другой мыли волосы. Войдя, Конрауд сразу понял, что худшего времени для визита выбрать не мог. Он уже собрался быстро сдать назад, как парикмахерша крикнула ему:

– Это вы, что ли, из полиции?

– Уже нет, – ответил Конрауд. – Но когда-то я там работал. Я хотел поговорить… Вы Элиса?

– Да, это я. Подруга Хельги. А вы, значит, тот самый Конрауд?

Он кивнул.

– Она сказала, что вы интересуетесь тем человеком,